Мирон
– Мирон Александрович, не
переживайте, все будет в лучшем виде, – уверяла меня управляющая
рестораном, широко улыбаясь. – Любой каприз за ваши деньги.
В реалиях данного заведения это
выражение имеет вполне недвусмысленное значение. В лепешку
расшибутся, но прихоть исполнят.
И моя будущая жена почему-то решила,
что это именно то самое место, где нам стоит с широким размахом
отпраздновать вступление в брак.
Она сама выбрала украшение зала,
рассадку гостей и даже музыку. Для меня все это не имело никакого
значения. До ЭТОГО момента.
Я не сразу обратил внимание на
сцену, хотя сладкий, упоительный голос приятно ласкал слух
знакомыми интонациями.
Но я запрещал себе думать об Ане.
Вычеркнул ее из жизни навсегда. Натренированный годами самоконтроль
ни разу не дал сбоя.
Любые мысли об этой девчонке я на
корню рубил.
Как мух безжалостно лупил
мухобойкой.
Это было нужно, чтобы не сойти с
ума.
Был уверен – хватит одного взгляда
на Аню, и я пропаду. Провалюсь, к чертям, в самое пекло Ада.
Так и получилось. Не смог
удержаться. Посмотрел. Дал слабину всего лишь раз.
На мгновение мой разум будто в воду
зашвырнули. Слух точно сдавило оглушающей толщей воды. А тонкий
манящий голос не переставал мелодично литься на фоне.
Стерва.
Будто знала, когда меня
подловить.
А она знала.
Только немой не судачил о
приближающейся свадьбе крупного бизнесмена Богданова и дочери
известного политика Олега Лаврентьева.
Дрянь.
Зачем она здесь?
Испортить мне свадьбу?
Или подцепить на свой крючок
очередного дурачка, что будет смотреть ей в рот и пускать слюни,
как умалишенный?
Она же знает, как затащить мужиков в
свои прочные сети. Опытная рыбачка. Только я раньше этого
разглядеть не смог. Узнал, когда уже стало поздно.
С трудом борюсь с желанием прямо
сейчас подняться на сцену. Наброситься на Аню и…
Расцветающую ярость сдерживаю
усилием воли.
Злюсь больше на себя. За то, что
слаб, что рядом с ней до сих пор чувствую себя уязвимым. Моя
ахиллесова пята.
– Прости, Оль, мне нужно отойти, –
спокойно говорю супруге, когда после первого танца молодых мы
возвращаемся к своему столику.
Официанты уже принесли свежие
закуски. В ведерке обновили бутылку шампанского. Ведущий снова
взялся за микрофон.
Его голос сейчас раздражает.
Раздражает все. Думаю лишь об одном – добраться до расчетливой
стервы.
Ее образ вынуждает меня ненадолго
застыть в дверях гримерки.
Хрупкая. Изящная. Манящая изгибами
своего идеального тела.
Длинное приталенное платье вовсе не
скрывает привлекательную фигуру. Наоборот, оно слишком открыто для
того, чтобы я мог поверить в непричастность Ани к случившемуся.
Глубокий вырез на спине и тонкие,
почти незаметные лямки, буквально кричат о том, что девушка вышла
на охоту за толстыми кошельками.
Внутри забурлило желание
прикоснуться.
Но я одергиваю себя. Не
дождется.
– Зачем ты это сделала? – рычу,
обращая на себя внимание.
Аня изображает испуг. Натурально
играет. Я даже верю. Только вот больше не поведусь. Ни на слезы, ни
на глаза щенячьи, что чуть душу не порвали на ошметки, когда мы
расстались.
– Отвечай! – гаркаю на нее, чтобы
поторопилась.
У меня нет времени возиться с
ней.
– Я не знала…
Хватаю Аню за руку и дергаю на
себя.
Прикосновение к прохладной бархатной
коже едва ли не скидывает меня с катушек.
Она такая, как я помню. Нежная.
Светлая. На фоне моих загорелых ладоней кажется совсем белой.
Мне всегда нравилось это
сочетание.
«Ты моя, Белоснежка», – шептал я ей,
оставаться в стороне. И когда накрывал ее своим телом и обещал
никогда не отпускать.
«Моя. Моя Белоснежка».
Темные волосы взмывают в воздух,
когда Аня разворачивается, а потом блестящим водопадом снова
спадают на плечи.
Некогда полюбившиеся мне губы
приоткрываются, и я не могу оторвать от них взгляда. Не получается
побороть желание схватить ее, прижать к себе, да настолько крепко,
чтобы между нами не осталось ни сантиметра свободного
пространства.
