— Ничего, ничего! Может быть, все еще образуется! — забывшись,
нянечка стягивает с носа одноразовую маску и вытирает ею уголки
глаз. Промакивает слезу в морщинах и вытирает влагу под носом. —
Все еще хорошо будет, вылечитесь, будете бегать на двух ножках.
Отцу-то, отцу написала?
Я поудобнее перехватываю запелёнатого в одеяльце ребенка и
прикусываю губу - понимаю, как жалко сейчас выгляжу. На мне то
самое платье, в котором я поступила в родильный дом месяц назад,
тоже самое, в котором нас перевели в отдел патологии
новорожденных, а малышка укрыта казенным колючим одеялом.
— Дай бог, все еще образуется, — шепчет нянечка и приоткрывает
мне дверь на улицу.
Зажав в пальцах старый пакет, в котором лежат все мои документы,
выхожу на крыльцо. Руки оттягивает малышка, сил нет совсем. Губы
сухие, жутко хочется пить, но попросить напоследок воды кажется уже
наглостью – я и без того провела все это время здесь как нищенка,
замучила медсестер просьбами.
— Девушка, подвиньтесь, — парень, который фотографирует какую-то
счастливую пару с шарами, цветами и счастливыми улыбками, случайно
толкает меня в плечо. От этого движения дряхлый пакет с паспортом и
выписным листом летит на асфальт, прямо под ноги юркому фотографу.
Одним движением носка тот брезгливо откидывает его дальше.
— Осторожнее!
— Оу, простите, простите, не понял, не заметил, — парень,
придерживая свой огромный фотоаппарат, нагибается и поднимает с
земли пыльный пакет. Быстро сует мне его в руки и тут же
поворачивается к счастливой паре с огромными разноцветными шарами,
а я шмыгаю носом. Понятия не имею, как добираться домой – все мое
имущество при мне: месячный малыш, огромное платье – балахон для
беременной, паспорт и сотовый телефон без зарядки.
— Девушка, вы бы отцу позвонили, — пробегая мимо меня говорит
фотограф.
Я и звонила…
Уже месяц как. Каждый день. Каждый час.
Каждую минуту.
И на все получала только один ответ: «Абонент вне зоны действия
сети».
Да была ни была, попробую еще раз. Перехватываю
малышку поудобнее и снова набираю заветный номер.
Гудок.
Еще один.
Сердце замирает. В горле собирается ком размером с Гималаи.
— Да? — отзывается голос на том конце провода, такой родной,
такой близкий, такой нужный, что по рукам бегут мурашки.
— Я…нас выписали, — не знаю, с чего начать, и после секундной
заминки перехожу к самому главному. — Мы вышли из больницы. Я и
твоя дочь Ты…ты встретишь нас, ведь правда?
Замираю и желаю, чтобы все в мире замолкло в эту секунду, чтобы
услышать самый важный и нужный ответ. Но то, что доносится из
трубки, тут же выбивает воздух из легких:
— Нет.
— То есть как это – нет?
Сердце падает прямо в пятки, и, если бы не драгоценная ноша в
руках, они бы точно опустились.
— Не встречу. Теперь вы сами по себе, а я – сам по себе.
Прощай.
— Но…
Удивленно смотрю на телефон, из которого доносятся гудки. Что?
он положил трубку? Быть того не может!
Набираю снова и снова, но это бесполезно. Отец моего ребенка,
мой муж, занес меня в черный список в день, когда я вышла и
роддома…
*Вика*
Настоящее время
— Слушай, ну так продолжаться
не может, у тебя уже мешки под глазами до колен, а волосы… Божечки…
— Иришка отпивает чай и смотрит на меня из-под кипы бумаг. Я в
ответ только качаю головой, мне совсем не важно, как я выгляжу.
Главное одно — нужно закончить все дела ровно до пяти часов,
иначе мою крошку снова оставят стоять одну в холодном холле
интерната для инвалидов. Я должна успеть!
— Тебе нужно заняться собой,
иначе… — подружка недовольно качает головой.
— Что же случится?
— переписываю данные сотрудников в табель, и спешно печатаю
еще один.
