– Мы отпустили всех пленных, но… – надзиратель Джереми шаркнул в дверях, замялся, подбирая формулировку. – Есть проблема. Один парнишка. Он отказывается уходить.
Слова мужчины прозвучали нелепо. Я подняла взгляд и удивленно уточнила:
– В каком смысле?
– Мы открыли камеру, сказали, чтобы сматывал, но он отказался уходить без своих писулек. Я ему намекнул, что взять он сможет только голову и ноги в руки, но он уперся, вцепился в бумажки как в маму родную. Что делать, мэм? Отобрать бумажки и выбросить за шкирку? Немного отлупить за плохое поведение?
Интригует, кто смог ввести в ступор Джереми.
– Приведи его в допросную.
Неужели, пленник поехал умом? Мы старались содержать их в чистоте, поить и регулярно, пусть и скудно, кормить. Наказания были крайней мерой, лишь для особо буйных. Парнишка не выдержал? Спустя полтора года заточения отказался от свободы? Бред!
Охранники втолкнули пленника в квадратную безликую комнату, невысокого бледного мальчишку. Он до белых костяшек прижимал к груди стопку серых листов. Худой, в ветхой тонкой рубашке и потертых растянутых штанах, волосы цвета ржи спутаны и засалены, взгляд смиренно опущен. Жаль, что война так обошлась с ним. Со всеми нами.
Я получше уселась на единственном стуле, положила ногу на ногу.
– Ты свободен. Уходи домой, – коротко и громко обратилась к пленнику. – Война окончена, и мы не собираемся держать тебя дальше.
Плечи парнишки объяла мелкая дрожь, он перехватил бумаги и упрямо выставил лоб.
– Мне не дают уйти, – тихо проговорил он, его голос шелестел неуверенно, будто готовый сорваться с ветки высохший дубовый лист.
– Если ты говоришь про бумажки, то им действительно нельзя уйти. Кто знает, что ты там понаписал, что услышал от случайных разговоров или разведал от других пленников. Мы не готовы так рисковать и разбираться в твоих каракулях тоже. Кстати, как вообще к нему попала бумага и карандаш? – я с укоризной посмотрела на Джереми.
Надзиратель встрепенулся, вытянулся в струнку.
– Он… он хорошо себя вел. Был тихим, ни разу не нарушил правила. Кэрри решила, что можно дать небольшое послабление… Это… Это – моя ошибка, мэм! Я сейчас же выкину его за стену!
Пленник вскрикнул, дернулся от рук надзирателя, словно от объятий пламени, прямиком ко мне. Я успела испугаться, но не подала виду, осталась на месте, наблюдая, как парнишка с глухим стуком упал передо мной на колени и низко опустил голову. Джереми бросился наперерез, но я остановила его жестом.
– П-пожалуйста… Там нет никаких стратегических данных, ничего о вашей армии или о ключевых объектах. Ничего о ваших технологиях. Я клянусь! – затараторил пленник. – Если вы хотите, можете проверить! Посмотрите сами! Я клянусь вам! – и не поднимая глаз боязливо протянул стопку мне.
Я с любопытством посмотрела на покорную макушку, на исписанные небрежным почерком листы.
– Тогда что в них?
– М-мои мысли… – вот-вот прорезавшийся голос осунулся и стих.
– Мысли? – переспросила я с нескрываемым сарказмом.
Пленник укололся им и вновь прижал стопку к груди.
– Пожалуйста. Я не уйду без них, – в тоне проступила твердость и низкие урчащие ноты, звуки зверя, защищающего добычу.
– А я не отпущу тебя с ними, – по какой-то причине мне и самой не хотелось лишать паренька его… “мыслей”, а пыл, с которым он отстаивал их, разжигал все больший интерес. – Ну? Что будем делать?
– Тогда я останусь в камере.
Предложение пленника поразило, заставило сердце дрогнуть. Ради бумажек он готов оставаться в неволе? Вместо того, чтобы отправиться к близким, к родным, может быть, девушке, которая ждет его с фронта? Вместо нормальной пищи, удобной кровати, горячей ванны?
– У нас здесь – не пансионат. Я не собираюсь тебя кормить и охранять. Или ты забыл, что здесь делаешь? Ты воевал против нас, убивал наших солдат! Ты…
