Дверь со скрипом отворилась, и полоса света на миг ослепила. Я
все-таки вижу!
От долгого пребывания в темноте, уже
стало казаться, что я утратила эту способность. Но, Пресветлый Аэр,
почему так рано?! Кажется, не прошло и нескольких часов после
теткиного визита, и новой порции издевательств я просто не выдержу.
Неужели мой последний час настал?
— Эй, Рэнни? — позвали шепотом.
Сестра? Этой-то какого штарна тут
понадобилось, пришла добить?
— Ирения? — позвали чуть громче,
раздраженно растягивая гласные, как всегда, когда Анаретт не
получала чего-нибудь по первому требованию.
Даже с закрытыми глазами, я
представляла, как капризно кривятся губы принцессы, но отвечать не
стала. И пусть добивает! Какая мне разница? Луч света упал на лицо,
и, сестра рвано вдохнула.
— Рэнни, ты, вообще, жива? У тебя
все лицо в крови!
Говорит так, будто я ем руками на
светском приеме! Уж прости, не могу не истекать кровью после того,
как на мне выместила злость твоя мамочка. Что лицо? Судя по
ощущениям, у меня и с остальным как-то не очень...
— Рэнни?
Капризный тон сменила граничащая со
страхом тревога. Не за меня естественно. Скорее, за результат
действий тетушки, сегодня она и правда перестаралась. Сестра
тихонько пихнула меня носком туфли в плечо и пронзительно
взвизгнула. Фонарь опрокинулся, зашуршали юбки, послышались быстрые
шаги.
— М-мамочки! Здесь пауки! Рэнни,
один прямо на тебе!
Терпеть и дальше ее сопрано было
невыносимо, пришлось ответить.
— А то я не знаю, — промямлила
распухшими губами, даже не собираясь шевелиться.
Челюсть адски болела, но я все же
спросила:
— Чего тебе?
— Вот, это вода. Пей!
Я с трудом разлепила веки, один глаз
почти полностью заплыл, и фигура Анаретт дрожала и смазывалась в
тусклом свете фонаря, который так и остался валяться неподалеку,
норовя погаснуть на сквозняке. Попыталась поднять руку, но ничего
не вышло. Когда ползла к стене, от шока не сразу поняла, что она
сломана.
— Пей же! Вода тебе поможет, ведьма!
— настаивала сестрица.
— Завидуешь моей силе, Анаретт?
Как ни плачевно было мое положение,
но выражение лица сестры меня позабавило, наедине она никогда не
пыталась строить из себя ангела. Я осклабилась, продемонстрировав
испачканные кровью зубы, и Анаретт отшатнулась с таким отвращением,
что я забеспокоилась: наверное, мои дела совсем плохи.
Но принцесса Миртенская быстро взяла
себя в руки. Подобрала фонарь, приладив его на крючок у двери.
Задрала повыше пышные юбки, оголив лодыжки едва ли не до колен, и
тщательно потрясла ими — видать, побаивалась прихватить с собой
мохнатого восьмилапого друга. Осторожно переставляя ноги, снова
приблизилась и протянула мне бурдюк.
— Рэнни, пей! — потребовала с
нажимом.
Вода, свежая и чистая, полилась
прямо на мои разбитые губы. Я сдалась. Открыла рот и, захлебываясь,
принялась глотать. Живительная влага тут же разлилась холодком по
телу, унимая боль. Нескольких глотков оказалось достаточно, чтобы
стало намного лучше. Чувство такое, будто погасили жаровню и вынули
из меня вертел. Я даже застонала от разом наступившего
облегчения.
— Довольно!
Добрая сестренка убрала в сторону
бурдюк раньше, чем я смогла его схватить рукой.
— Остальное, когда согласишься
помочь мне.
Прекрасный размен, ничего не
скажешь. Надо было сдержаться и устоять от соблазна, а то теперь не
смогу тихо умереть без спроса всем назло и лишний раз досадить
тетушке.
— Чего ты хочешь? — устало спросила
я, отметив, что теперь челюсть повинуется намного охотнее.
Губы тоже зажили, и речь больше не
причиняла прежних мук. Разговаривать лежа у ног Анаретт было
унизительно. Ненавижу чувствовать себя такой слабой! Я сделала
усилие и сумела сесть, тяжело дыша и морщась от резкой боли в груди
и руке — чтобы срослись кости трех глотков воды, пусть и из
источника Аэра, явно недостаточно.
