Давид
Лязг металлической задвижки, и железные ворота седьмой
исправительной колонии распахиваются, выпуская меня на долгожданную
свободу. Но не так сладок чистый воздух, как привкус предстоящей
расправы над предательницей.
— Вы считаете подсудимого виновным?
— Да, Грозный Давид Тимурович напал на Матвея просто потому,
что он неадекватен. При нашем знакомстве он мне тоже угрожал,
накачал наркотиками, вывихнул мне руку и несколько недель
преследовал.
А ведь сука в любви клялась и замуж за меня собиралась. Мотнув
головой, отгоняю воспоминания и вижу в нескольких метрах
припаркованный чёрный внедорожник, прислонившись к нему, мой друг
Макс выпускает клубы сигаретного дыма. Стоит ему меня заметить, как
он сдвигается с места, идёт мне навстречу и заключает в братские
объятия.
— Добро пожаловать на волю, брат, — проговаривает, похлопав по
спине.
— Спасибо, — отвечаю и, бросив небольшую сумку на землю, забираю
у него сигарету.
Глубоко затягиваюсь никотином, чувствуя, как лёгкие наполняются
ядовитым дымом, смешиваясь с противным осадком тюремного запаха.
Друг не торопит, позволяя стоять и ощущать вкус свободы, но меня
отвлекает звук подъезжающей машины класса люкс. Автомобиль тормозит
рядом с нами, открывается задняя дверь, и оттуда выходит мой отец,
одетый с иголочки — чёрный костюм, белая рубашка с расстёгнутым
воротником и максимально серьёзное выражение лица.
— Добрый день, — здоровается, протягивая руку.
— Здорово, — киваю, пожав его кисть, но неожиданно он тянет на
себя и обнимает впервые за все мои двадцать восемь лет.
Ошалел, но не отталкиваю, за этот год наши с ним отношения вышли
на новый уровень. У меня к нему появилось уважение, доверие и даже
благодарность за ощутимую помощь в уменьшении моего срока. Если бы
не он, отсидел бы все восемь лет, а не двенадцать месяцев, четыре
дня и семь часов. И это без учёта СИЗО во время долбаного
расследования.
— Я очень рад, что этот день настал, — проговаривает, и я не
слышу в его голосе фальши.
— Угу, — мычу и, затянувшись в последний раз сигаретным дымом,
бросаю окурок и топчу его ботинком.
— Поедем к нам? Тебя Дамира ждёт, — смотрит на меня
вопросительно и с надеждой в глазах.
— Заеду потом, — коротко отвечаю, хоть и соскучился по
сестре.
— А сейчас куда? — спрашивает, и чую недовольство в тоне. — К
ней? — добавляет, а я только зубами скриплю.
— За ней, — киваю и хватаю сумку. — Я год ждал момента, чтобы
свернуть ей шею, — бросаю, предвкушая, как пальцы ощутят
пульсирующие вены на тонкой шее суки.
— Сын, я всё понимаю, у самого желание закопать её заживо…
— Не смей! — рычу на него, сжимая кулаки до хруста.
— Я помню, ты сам, но ты только вышел…
— В тюрьму не вернусь, не переживай, убивать тоже не буду, —
последнее, что говорю, перед тем как сесть в тачку. — Макс,
поехали, — окликаю друга. — До встречи, — кидаю отцу и захлопываю
дверь.
Несколько минут едем в тишине, но кожей чувствую, что другу
есть, что мне сказать.
— Говори, — обращаюсь к нему, продолжая смотреть в пустоту.
— Я надеялся, ты займёшься делами, — произносит,
прокашливаясь.
— Заберу эту дрянь и займусь, — уверяю его твёрдым голосом.
— Что будешь с ней делать? — спрашивает, бросив короткий взгляд
на меня.
— Вариантов до хрена, Макс, даже сложно выбрать, — нервно
хмыкаю, отвернувшись к боковому окну. — Но платить будет долго, как
минимум год, ровно столько, сколько отсидел благодаря ей.
— Беги, Хрустальная! Беги, сука, как можно дальше, и молись,
чтобы я тебя не поймал, — всплывают в памяти мои последние
брошенные ей слова.
Убежала, но недалеко, хотя её не спас бы и другой край света.
Даже если бы сдохла, откопал бы и… ох, что тебя ждёт, тварь. Я для
неё был готов на всё, я её, блядь, защищал, за что и сел в тюрягу.
Она меня туда упекла, свидетельствовав против в суде. Я жениться на
ней хотел, а она выступила за урода, лапающего её тело, собственно,
из-за чего он и остался со сломанной челюстью.
