На опушке леса, в объятиях густых деревьев и кустарников, притаился дом. Тишина здесь была почти осязаемой, нарушаемая лишь переливами птичьих трелей и шелестом листвы. Воздух, насыщенный кислородом, пьянил с первого вдоха. Рассветы и закаты превращали небо в полотно неземной красоты, даря ощущение безмятежности и единения с природой. Здесь, казалось, можно было по-настоящему почувствовать себя живым.
Но сегодня, несмотря на всю эту красоту, Элиза ощущала лишь всепоглощающую боль. За окном бушевал ливень, словно оплакивая её горе. Элиза Фиесто лежала в постели, безутешно рыдая. В камине потрескивали дрова, но их тепло не могло растопить лёд, сковавший её сердце. Всего несколько дней назад она была счастлива, вынашивая под сердцем своего первенца. Она мечтала об этом волшебном дне, когда увидит своего малыша, представляла, как будет укачивать его в этом доме, читать сказки при свете ночника. Теперь же её мир рухнул. В комнату, словно вихрь, ворвалась мадам Фиесто с тревогой на лице.
– Элиза, гонец от Генри! Он прислал письмо! – воскликнула она, протягивая ей сложенный пергамент.
Элиза с трудом приподнялась в постели. Дрожащими руками взяла письмо, узнавая знакомый почерк. Сердце на мгновение забилось сильнее, но тут же сжалось от невыносимой боли. Как она скажет ему? Как расскажет о том, что их мечта разбилась вдребезги?
"Моя дорогая Элиза, – начиналось письмо.
Элиза затаила дыхание, боясь читать дальше.
"Наконец-то всё закончилось, и я с радостью сообщаю тебе, любовь моя: через три дня я буду дома и надеюсь обнять тебя и нашего малыша. Твой Генри".
С каждой строчкой боль в груди Элизы становилась невыносимой. Генри возвращался с войны, полный надежд и планов на будущее. Он мечтал о ребёнке, о тихой семейной жизни в этом доме на краю леса. А она… она должна сообщить ему, что всё это разрушено. Слёзы вновь хлынули из глаз, обжигая щёки. Как скажет ему? Как выдержит его взгляд, полный любви и ожидания? Как сможет смотреть в глаза человеку, который так сильно мечтал о ребёнке, которого больше нет?
– Элиза, что пишет Генри? – спросила взволнованная женщина.
– Он скоро вернётся, – произнесла Элиза. – Как я скажу ему? Как?
– Тише, милая, – мадам Фиесто подошла к Элизе и крепко прижала её к себе. – Ты сильная, Элиза. Ты пережила самое страшное. Генри любит тебя. Он поймёт.
– Но как? – Элиза всхлипнула, комкая письмо в руке. – Он так ждал… Он воевал за нас, за наше будущее. А я… я не смогла его сохранить.
– Не вини себя, дитя. Это не твоя вина. Такова воля судьбы.
Элиза отстранилась от мадам Фиесто и посмотрела в окно. За окном бушевала весенняя гроза, словно отражая бурю в её душе. Молнии пронзали тёмное небо, а ветер яростно трепал ветви деревьев.
– Я должна быть честной с ним, – прошептала Элиза, вытирая слёзы. – Он заслуживает правду.
– Да, это так. Но не спеши. Дай ему время прийти в себя после войны. Дай ему почувствовать себя дома. А потом, когда придёт подходящий момент, расскажи ему.
Элиза кивнула, чувствуя, как в её сердце зарождается слабая надежда. Может быть, мадам Фиесто права. Может быть, есть шанс, что Генри поймёт и простит.
– Я напишу ему, – сказала Элиза, поднимаясь с постели. Её голос звучал чуть тверже, чем прежде. – Напишу, что жду его, что люблю его. Но не буду говорить о… о ребёнке. Пока не буду.
Она не могла представить, как сказать Генри, что их ребёнок, которого они так ждали, не выжил. Что она, Элиза, не смогла его уберечь. Эта мысль разрывала её изнутри.
– Вот и правильно, напиши ему. А я пока спущусь вниз и распоряжусь, чтобы тебе разогрели ужин. Ты совсем ничего не ела сегодня. Генри не обрадуется, если увидит тебя такой измождённой.
