Одри
Шу
Я поёрзала в постели, пряча
замёрзшие ступни под куцым шерстяным пледом. Голову я уже давно
накрыла подушкой в тщетных попытках заглушить брачное кваканье
древесных лягушек, разносящееся по всей деревне. Сон не шёл, зато
мысли снова и снова возвращались к фотографии, что стояла на комоде
у продавленной кушетки, на которой я спала. На изображении красивая
блондинка со слегка завивающимися волосами сидела на подоконнике и
задорно улыбалась в кадр. На заднем фоне закат покрывал багрянцем
ровные ряды крыш, а по обеим сторонам от неё громоздились горшки с
растениями. Чего там только не было: бегонии, фиалки, крассулы и
даже одна наглая монстера с мясистыми резными листьями в две ладони
диаметром.
Мама... Она всегда мечтала о кусочке
своей земли, где бы смогла выращивать любимые цветы и дышать свежим
воздухом без примесей выхлопных газов.
Надо было раньше.
Надо было…
Своё четырнадцатилетие я отмечала
уже без тёплых маминых объятий, весёлого смеха и шумных гостей,
выкрикивающих «сюрприииз», выскакивая из-за дивана. А скоро и
дивана не стало, и гости стали всё реже и реже появляться на пороге
нашей шикарной пятикомнатной квартиры на верхнем этаже элитного
жилого комплекса.
Через три месяца после маминой
смерти мы с отцом перебрались в маленький Хольсмитт. Некогда
успешный бизнесмен Шинтер Шу растратил всё своё состояние,
оплачивая бешеные счета из клиник. Финансы стремительно таяли, а
бизнес с треском разваливался, ведь его владелец практически не
появлялся на рабочем месте, проводя всё время с угасающей женой.
Баснословно дорогие вакцины не вызывали в слабеющем организме
Талиссы Шу никакого отклика.
Чем выше взлетаешь, тем больнее
падать. Шинтер Шу, даже будучи сильным альфой, тяжело перенёс
потерю супруги и запер свою личную драму глубоко внутри. Снаружи
остались лишь постоянная тяга к саморазрушению и ненависть ко всем
тем, что когда-то звались друзьями, партнёрами, родственниками. К
тем, кто накинулся, словно коршуны, раздирая остатки ранее
прибыльного бизнеса на клочки, одновременно выкидывая поредевшее
семейство Шу на обочину жизни, на самые нижние ступени социальной
лестницы.
– Нахрен! – смачно выругалась я,
пытаясь бранью отогнать болезненные воспоминания. Вскочила с
кровати и сунула ноги в потрёпанные тапки.
На кухне, делая медленные глубокие
затяжки, курил отец.
– Я просил тебя не выражаться, –
сухо произнёс Шинтер.
– А я просила тебя не курить в
доме.
– Мой дом. Правила тоже мои. Не
забывай о манерах.
– Да кому они, нахрен, теперь
нужны?
– Од-ри.
Отец произнёс моё имя медленно, по
слогам, что означало ещё не крайнюю степень раздражения, но уже
близко к тому. Его верхняя губа чуть вздёрнулась, демонстрируя
оскаленные зубы, но он усилием воли подавил инстинкты.
У нас, одорантов, идти на поводу у
инстинктов — в порядке вещей. Но я бы предпочла родиться обычным
парнем, которых становится всё больше и больше с каждым поколением.
Животная суть постепенно вырождается. Обычные перестают улавливать
феромоны, не такие импульсивные, как альфы. Они как правило
спокойны и чаще всего неприметны. Серая масса. В такой было бы
удобно прятать себя и свои проблемы. Но я, увы, не парень.
Раньше некоторые учёные высказывали
предположения, что в далёком прошлом у людей на самом деле имелась
животная ипостась, и наши звериные инстинкты — это рудимент,
оставшийся с глубокой древности. Как аппендикс. Конечно, в это
никто по настоящему не верил. Ну реально, что за бред?! Но ровно до
тех пор, пока сумасшедшая теория не нашла подтверждение полвека
назад.
Группу аэронавтов снесло с маршрута,
и они оказались на Ройхене, прежде неисследованном материке в южном
полушарии. Там и обнаружились Дикие — ветвь одорантов,
развивавшаяся параллельно нам и почему-то не утратившая способности
к обороту. А если они могут оборачиваться, то, значит, и мы
когда-то это умели. Эта новость имела эффект разорвавшейся бомбы и
произвела настоящую революцию в науке и умах простых
обывателей.
