- Уходи, Надя, ты мне не нужна!
- Но почему, Ильяс, ты же…
- Потому! Ты что, не понимаешь?
- Нет, - мой голос дрожит, срывается, потому что я действительно
ничего не понимаю.
- Ты маленькая, некрасивая, бедная девочка, без образования и
перспектив. А я… Я скоро встану на ноги, сделаю операцию, снова
смогу видеть, и все у меня по-прежнему будет зашибись!
Дрожу, понимаю, что надо что-то сказать, но не могу открыть рот.
Со мной иногда так бывает. Просто замыкаюсь, стою как столб,
словно… словно до меня дотронулись ледяным посохом, и я замерзла
насмерть.
Если бы насмерть!
- Надя, ты здесь?
Молчу. Нет меня, Ильяс! Просто нет. Ты меня уничтожил. Я держу в
руках пластиковую коробочку с тестом, на котором две полоски. Но ты
об этом уже не узнаешь и… Бог тебе судья.
- Надя! Отвечай! Чёрт… Ты где?
Он поворачивает коляску, вижу, как сильно сжаты челюсти. Щетина,
которую он не брил уже три дня. Раньше его приходилось брить мне.
Сам он не мог, не мог выбрить подбородок так чисто, как ему
хотелось. Он нервничал, ругал меня, бесился, если вдруг я неловко
задевала его шрамы.
- Надя! – он орет во весь голос, а мне даже смешно!
Наивный, глупый воробушек! Понадеялась на счастье? Захотела быть
любимой? Думала, если он инвалид, слепой, значит ты сможешь его
окрутить?
Некрасивая, жалкая, глупышка.
- Надя… - а теперь он говорит совсем тихо, - Воробушек, если ты
еще тут, ответь мне, пожалуйста!
И снова дикий крик:
- Ответь! Надя!!!
А я молчу, уже не потому, что не могу ничего сказать, мне просто
сказать нечего, слезы струятся по щекам, и я позволяю им течь…
- Надя, я слышу, как ты плачешь! Я чувствую! Воробушек,
ответь…
- Я все поняла Ильяс. Не надо кричать. Я ухожу. Просто… мне
нужен расчет. Твой брат обещал заплатить неустойку, если…
- Тамерлан все заплатит, не переживай.
- Я… не переживаю… - разве мертвые могут переживать?
Я ведь умерла. Он убил меня.
- Да, если ты вдруг, ну… будут последствия нашей ночи… наших…
ночей, ты… скажи Тамерлану он… он даст тебе денег.
- Денег? – я не могу понять, что он имеет в виду, но сердце
заранее останавливается, потому что я догадываюсь, это что-то
нехорошее, очень, очень нехорошее…
- Да, денег, чтобы ты… чтобы ты избавилась…
Он замолкает, не договаривая, но я уже знаю, что он хотел
сказать.
Эти маленькие алые полоски в белом контейнере. Он говорит о них.
Он хочет избавиться от них…
Но это не ему решать! А мне!
Я гордо вскидываю подбородок, забывая на мгновение о том, что он
меня не видит.
- Все нормально, Ильяс. Все в порядке, можешь не
беспокоится.
Теперь его очередь молчать. Ну и пусть.
Я понимаю, что он уже все мне сказал.
- Прощай, Илик. Будь счастлив.
- Прощай…
Он выворачивает колеса так, чтобы оказаться ко мне спиной. А
я…
Я не могу по-другому! Очень хочу, но… просто не могу!
Подбегаю к нему сзади, обнимаю за шею, прижимаю к себе,
разворачиваю, целую, как сумасшедшая целую его изуродованное лицо,
которое кажется мне самым красивым.
- Я люблю тебя. Илик, слышишь! Люблю! Мне ничего не надо было,
просто любить тебя и все! Люблю!
Целую в последний раз, чувствую, что его руки уже гуляют по
моему телу. Может быть сейчас он скажет мне – останься? Заберет все
слова обратно? Снова будет моим? Хоть на час! Хоть на день!
Но что потом? Он ведь правду сказал. Я некрасивая, маленькая,
глупая девочка, а он…
Поэтому я отталкиваю его руки и бегу, бегу прочь из его комнаты,
прочь из этого негостеприимного дома.
Уже на улице останавливаюсь, дышу тяжело, в боку колет. И только
там понимаю, что где-то в комнате выронила тот крошечный
пластиковый контейнер с тестом…
Мои две полоски…
***
Пять минут подышать свежим воздухом, и надо снова вернуться в
дом. Собрать вещи.
Выбегаю из комнаты, наспех побросав одежду в сумку. Да у меня
тут почти и нет ничего. Так, рабочая форма, пара платьев, джинсы.
Хотя я прожила в доме Умаровых почти год.
