Есть так много людей в
мире,
которые всем сердцем ненавидят
людей, которых даже не знают…
Ненависть — это не тот навык,
который необходим нам для выживания.
Это форма глупости, которая
проникает в наши умы и
в конечном счете уничтожит
нас.
Фрэнк Айеро ритм-гитарист
и
бэк-вокалист группы My
Chemical Romance 1981
ЕГОР
Егор провел ладонью по столу, чувствуя шершавую поверхность
подушечками пальцев. Чувствует эту чёртову деревяшку. А жизни
почему ни хрена не чувствует? Издох, давным-давно высох, осталась
лишь оболочка, пропитанная ненавистью. Эта сука-ненависть проросла
глубоко в нем, окутав сердце и душу своими корнями. И вряд ли
когда-нибудь их удастся оттуда выкорчевать. Два года прошло. Два
года в агонии воспоминаний и самобичевания. Давно пора было бы
смириться. Но он ведь даже не пытался. Да и не хотел, ни к чему… Он
похоронил тогда себя вместе с Леной...
Откинулся в кресло и, прикрыв глаза, четко увидел ее образ.
Лучезарная улыбка, от которой даже теперь щемит сердце. Звенящий
смех, на который нельзя было не ответить. Какая же она была
невероятная, неповторимая, необыкновенная, до сумасшествия
прекрасная. Крутанулся в кресле и посмотрел в панорамное окно: даже
там, в облаках, затянутых смогом, увидел любимый образ. Любил так,
что сердце, при виде нее, барабанной дробью выбивало ребра. Никогда
до встречи с ней не верил, что такие чувства возможны. А увидев
впервые, почувствовал, как дух перехватило. Вспомнил, усмехнувшись,
как тогда выпендривался перед ней, уверенный в том, что девушкам
нравятся плохие парни. Просчитался, она размазала его несколькими
словами, искоренив всю дерзость вмиг. Он тогда долго стоял, почти
не моргая, глядя, как удаляется ее тонкий силуэт в бирюзовом
воздушном платьице. Снова загорелось в груди, господи, как же Егор
тоскует. Всем своим нутром, до тряски, ощущал эту нехватку, словно
в один момент кто-то перекрыл кислород.
Сегодня ровно два года с того дня, как Лены не стало. Впервые он
не поехал к ней на кладбище, почему-то не хотел молча смотреть на
памятник, о который сотню раз сбивал кулаки. Она смотрела на него с
двухметровой мраморной плиты, улыбаясь, а ему хотелось докричаться
до нее и услышать ответ. Но понял за эти годы, что не ответит, и
просто перестал с ней говорить. Да и что он мог сказать? То, что
живет во мраке, каждый день вспоминая ее. И не живет вовсе, а
существует, не в состоянии смириться с утратой. Вряд ли бы Лена
одобрила такой образ, вряд ли желала бы ему такой судьбы. Но это
все было выше его сил.
Ровно два года назад, стоя на коленях, которые утопали в
свежевырытой земле, он дал обещание, вцепившись руками в деревянный
крест. Егор обещал, что накажет виновных в смерти. Жестоко
отомстит. И все это время парень жил лишь этой мыслью, без этой
жажды, наверное, давно бы превратился в овощ. Он ждал, терпеливо
ждал, когда настанет подходящий момент. И вот, наконец, он настал.
Дочь убийцы его любимой стала совершеннолетней. Конечно, это подло
— заставлять детей отвечать за ошибки родителей. Но Егору было
плевать.
Он тогда сразу после происшествия хотел прикончить Моисеева.
Пришел в больницу, увидел его без сознания, подключенного к
аппаратам, а рядом рыдающую девочку. Дождался, когда та выйдет из
палаты, и сам зашел. Рука автоматически потянулась к кислородному
концентратору, но отдернул в последнюю секунду, решив, что легкая
смерть для негодяя будет лишь избавлением.
Моисеев выкарабкался, но судьба его все же наказала, сделав
инвалидом. Только Ковалеву этого было мало, он хотел, чтобы
виновный мучился и подыхал живьем. Но тогда отомстить не оказалось
возможности. Все же Егор помнил про его дочь, на момент аварии она
была шестнадцатилетним подростком. И как бы он ни ненавидел
мерзавца, не мог использовать ребенка. Тогда. Но за эти годы сердце
мужчины лишь ожесточилось, и он хладнокровно вынашивал план мести,
наслаждаясь возникающими в голове образами.
