Все умерщвленные твоей дланью будут говорить тебе: «Теперь и ты повержен, как и до тебя были повержены мы. И сделался ты бессильным, как и мы! И стал ты подобен нам! Отныне тут место гордыне твоей и злобе, что народы пожирала. «Низвергатель стал низвергнутым!» – воскликнут они, увидев, как несущийся свет, разобьется о землю пропитанную кровью.
И узришь ты мысли скорбные в разуме и сердце своем, когда вспомнишь слова произнесенные тобой однажды: «Взойду на трон я высший, и выше звезд я вознесусь, как вознесу и престол мой на горе остальным народам. Взойду на высоты облачные, и спущусь во тьму бездонную, и буду подобен творцу своему я. Отныне нету и не будет равных мне», – воскликнул он, утвердив силу и власть свою.
И осознаешь ты, что низвержен в глубины преисподней. И взирающие тысячи прискорбных глаз рассудят о тебе: «Тот ли это серафим, что колебал твердь земную, свергая царства на пути своем? Тот ли это серафим вещал, сотрясая саму вселенную громогласным голосом своим, делавший разоренной пустынею обители врагов своих, уничтожая города врагов евонных, и пленников не бравший, не щадивший ни женщин, ни детей?».
Все правители, сгинувшие от рук твоих, покоятся с миром, преданные забвению в усыпальницах своих, а тебя оставят лежать на поле брани как презренное создание, как и ты, оставлял сраженных орудием твоим. И лишь разверзнется земля, сжалившись над тобой, и поглотит она свет, что стал тьмой и на этом все закончится и забудется. Ибо ты разорял и убивал народы, созданные не твоей рукой, но ею умерщвленные».
Номеномус Шедохана.
Пророчество Эревы. Стих 119.
Глава 1. Воспалённый разум
Хаос в моей голове безразмерен! Я был не способен в полной мере осознать, что вообще происходит. Тугие ремни сдавливали мне тело, лишая любой возможности высвободиться. Все вокруг казалось черно-белым, словно жизнь давным-давно покинула это место. Я старался разглядеть хоть что-то в этом полумраке, но тут же десятки разноцветных огней от медицинских приборов, что мигали так ярко, сбивали меня с толку. Громкое и, словно пронзающее насквозь, пищание неумолимо давило на меня, заставляя поддаваться панике все сильнее. Ну и, конечно же, этот запах: тяжелый, влажный, пропитанный тысячами оттенков разных лекарств, с тонкой, но такой заметной ноткой хлорки. Все это вместе очень странным образом угнетало меня.
Я держусь изо всех сил, чтобы сохранить холодный рассудок, но когда самоконтроль дал мимолетную слабину, этого оказалось достаточно. Я не выдержал и закричал: «Кто-нибудь слышит меня?!» – возопил я, что хватило духа, но мой крик разбился о стены так и не став услышанным никем.
– Как я очутился тут? Где все? Ида! Что с ней? Нет, нет, нееет!!! – закричал я, словно безумец, пытаясь освободить руки, но ремни лишь больно впивались в мою кожу, оставаясь непоколебимыми.
– Бог мой! Тише, тише голубчик, Вы так и до еще одного припадка дойдете. Немедля успокойтесь, не то укол сделаю, и опять уснешь, слюнки пуская, – неожиданно прозвучал тихий голос пожилого человека, словно из ниоткуда.
Я услышал его слова, но прислушиваться к ним не собирался – я должен освободиться от чертовых ремней. Затем тот, кто только что призывал меня к спокойствию, медленно начал продвигаться ко мне, и его едва заметное очертание с каждым шагом приобретало четкий контур. Он шел медленно и не спеша, появившись, словно из небытия. И каково было мое удивление, когда я увидел, кому принадлежал тот тихий голос. Это оказался тот самый врач, что осматривал меня, когда я … после той драки.
Валерий? Отчество я не мог вспомнить, как бы не старался, хоть оно и вертелось у меня на языке.
– Узнаешь меня? Понимаешь где ты? – спросил он, подходя ко мне все ближе и ближе.