Гул сдержанных голосов наполняет приемную Владетеля – предстоит очередной отчет, скромно именуемый встречей с глазу на глаз.
Тех, кому велено быть непременно, вызвали уважительно – извещением, непосредственно в руки врученным.
Присутствуют также незваные, но немного. Иного привел частный вопрос, не терпящий отлагательства, иной же, не дожидаясь, когда дорастет чином до званого, объявился сам, чтобы, не искушая судьбу, отметиться ненавязчиво, на глаза Владетелю показаться нарочно – оживить в памяти господина, что все еще жив и надеется жить дальше, что должность, к которой приставлен, блюдется исправно.
Неотвязная мысль давит каждого: с отчетом тянуть не следует. Вопросы копятся незаметно, исподволь. Стоит замешкаться, как сама собой возникает неопределенность, и вместе с ней растет напряжение. Жизнь того и гляди остановится и, если продлится, то уже по инерции – вяло, неуправляемо, а там рванет костылять на спад. Как потом оживить засыпающий механизм, сколько сил придется потратить, какие поползновения выдержать? Потому терпят, покорно стеснившись плечом в плечо, – испокон привыкли терпеть.
Спустя час ожидания, кто-то молодой и спешный, не стерпев неподвижности, произносит отчетливо:
– Чую, сегодня приема опять не будет – недомогает наш господин…
Сразу не понять, откуда исходит дерзкая мысль, изреченная вслух. Однако молву подхватывают – принимают к сведению, озаботившись крепко, присмирев. Но про себя рассуждают, осторожно склоняясь к тому, что собрали опять не по делу, больше на всякий случай, дабы не расхолаживались без надзора.
Суетливые стукачи, уловив оживление, подобравшись, принюхались. Ведомо всем, что этих господ всюду в достатке, а уж в приемной Владетеля просто невпроворот – немудрено при общем-то сборе.
Большого приема на самом деле не было полвесны – Владетель хворал. Доносили осведомленные, что он и теперь не вполне здоров, что лечение не идет впрок.
Между тем время бежит – неумолимо.
Припомнили, что в последние полвесны прием отменяли дважды, так же нестрого назначив. Взялись прикидывать сдержанно, соблюдая приличия, что и на этот раз отменят.
Терпят служивые, внешне являя спокойствие. Однако поджилки трясутся непроизвольно – душит страх. Каждый, вершащий дела на Острове, испокон твердо усвоил: не отзовешься по собственной воле, повторно не пригласят.
Особенно угнетает высоченная дверь, которую предстоит преодолеть. Знают, за нею таится опасность. Ни с того ни с сего из общения выпадают, невежливо отвлекаясь на пустяки: суетливо высматривают секретаря, тщась проникнуть в замысел загодя, выведать по лицу приближенного робота, каково настроение господина с утра.
Однако робот невозмутим, каменное лицо непроницаемо. Не иначе как в наказание за какой-то проступок отключили в компьютере бедолаги опцию управления мимикой.
Вспоминают, что подобное не однажды случалось. Господин терпелив, всем известно, но, бывает, вспылит с досады, утомившись от пустой болтовни и кривляния, и тогда берегись всякий, кто, не спрятавшись вовремя, попадет под горячую руку.
Но, когда, казалось, приходит предел терпению, заветная дверь отворяется. Из кабинета как ни в чем не бывало выворачивается юнец по имени Герд – свеженазначенный врач господина. Серенький скромный хитон до пят – в глаза не лезет, белоснежный короткий халат поверх облегает узкое тело, белая же высокая шапочка задорно надвинута до правой брови – наискосок. Невзрачное лицо опущено долу. Видно, что деловит мальчишка, сосредоточен. Лишний раз не взглянет в упор, первым слова не вымолвит. Не иначе как человек непростой – облечен доверием господина, избран.
Толпа с готовностью расступается. Герд, отрешенный, шествует к выходу, никого по пути не задев, – поворотлив.
