глава 1. Сумеречная весна
1.
С самым серьёзным видом и подкупающей откровенностью могу сказать, что не было у меня поначалу никакой основательной причины для написания этой книжки, так, ерунда какая-то, вроде тунгусского метеорита, или кулинарных свойств самого обычного картофеля. И началось всё с совсем незначительного случая, не имеющего никакого отношения к ситуациям, переворачивающим жизнь, как палочку ароматного шашлыка над обжигающим кожу мангалом. Хотя, если посмотреть на цепочку дальнейших событий, они для очень многих могут показаться взаимосвязанными и определяющими не только лето и осень этого мрачного года, а и, пожалуй, двух-трёх последующих лет. Может быть, нехорошее предчувствие заставило меня вцепиться в клавиатуру компьютера, а, может быть, обычное безделье, часто служащее поводом для разных нелепых поступков, например, восхождения на Эльбрус, или написания теории относительности. Апрель, май, июнь отличались от предыдущих годов необычайной сухостью и жарой. Страна, ещё не оправившаяся от перипетий прошлогодней пенсионной реформы, жила в состоянии придавленности, которую усиливали панические вести с фронта борьбы с обрушившейся пандемии заграничного вируса, вести неопределённые, страдающие недоговоренностью и противоречивостью, а потому усиливающие общее состояние неустойчивости устоев. Все ждали, и ни один не смог-бы уверенно сказать, что именно ожидается, то-ли грядущая социальная революция, то-ли обрушивание мировой экономики, то-ли всеобщая анархия, то-ли долгожданный апокалипсис. Ждали хоть каких-то перемен, или изменений, и это ожидание сковывало желания и надежды, убивало веру и сеяло апатию.
– « … Мортус (от лат. mortuus) – служитель при больных карантинными заболеваниями, особенно чумой. В обязанности мортуса входила также уборка трупов. Появились в Западной Европе в Средние века, одевались они обыкновенно в холщовые или кожаные костюмы, пропитанные дёгтем. Во время чумных эпидемий по улицам разъезжали целые отряды мортусов, поднимая валяющиеся на улицах трупы крюками и укладывая их на особые повозки…» – занудно читал Имп с дисплея смартфона, и мы лениво слушали, не понимая, к чему он клонит, и зачем нам эта средневековая информация.
Мы вчетвером сидели на брёвнах, с незапамятных времён валявшихся на заднем дворике нашего дома. Брёвна были старыми, полусгнившими, с облезшей от времени и непогоды корой. Когда-то эти деревья помешали прокладке труб теплотрассы от новой котельной, их спилили, разделали на полутораметровые чурбаки, вывезти сразу не смогли, поскольку не было подходящего подъезда, и успешно про них забыли. И это было удачное решение, в хорошую погоду здесь собирались и взрослые жители дома, в основном по праздникам, с целью пожарить шашлыки и выпить под эту чисто русскую закуску чисто русского напитка, и дети по своим чисто детским, невинным делам. Собирались здесь и подростки, решить свои проблемы, покурить и выпить вина. В тёплые белые ночи, под кустами, разросшимися вдоль труб отопления, подвыпившая молодёжь занималась любовью, и это уже вошло в обычай. Здесь было хорошо, потому что чужие здесь не ходили, и было спокойно.
– «…Чумной доктор, или врачеватель чумы (англ. plague doctor, нем. Pestarzt, итал. physici epidemeie) – устоявшееся в средневековой и ренессансной Европе название врача, основной обязанностью которого являлось лечение больных бубонной чумой, или «чёрной смертью», в особенности во время эпидемий. Начиная с XVII века отличительной особенностью чумных докторов стал особый защитный костюм с оригинальной «носатой» маской, напоминающей клюв птицы.