Молодой врач Дмитрий Андреевич Сольский только что проводил последнего больного, когда прислуга подала ему письмо. Едва доктор бросил мимолетный взгляд на конверт, как все лицо его преобразилось и большие карие глаза засветились теплым светом.
– От тети Вари! Наконец-то! – тихо и радостно проговорил он, направляясь к мягкому креслу, придвинутому к самому окну, чтобы прочитать там дорогие строки.
Еще на ходу разорвал он конверт и торопливо развернул листок. При взгляде на несколько неровных, дрожащей, неразборчивой рукой написанных строк, жизнерадостное и ясное выражение лица Дмитрия Андреевича словно потускнело. Тревожный влажный взор впился в белый листок.
«Дорогой Дима!
Я собрала свои последние уходящие силы, чтобы проститься с тобой… да, родной мой, проститься… Я умираю, едва ли доживу даже до той минуты, когда ты будешь читать эти строки. Прощай, милый! Моя последняя к тебе просьба: приюти Наташу, она еще не у пристани[1], даже не доучилась. Только тебе могу я ее доверить, только ты сбережешь и поддержишь ее. В тебя я верю, ты не предашь. Целую и благословляю тебя и Катю. Храни вас Бог…
Твоя тетя Варя».
Чуть ниже на той же странице стояла краткая приписка другим, четким, круглым почерком:
«Дима, Дима, уж мамы нет, нет моей чудной, дорогой мамы! Сегодня в 6 часов утра она ушла от нас. В среду похороны. Писать не в силах. Если можешь, приезжай.
Твоя Наташа».
Словно разбитый, надломленный, машинально опустился Дмитрий Андреевич в кресло. Что-то большое, тяжелое подступало к горлу, острая боль и горячая волна бесконечной любви и нежности наполняли его сердце.
«Тетя Варя, милая, светлая, родная!..»
Тетя Варя!.. С этим именем связаны первые светлые впечатления его жизни, первые сознательные воспоминания о материнской заботливости, ласке и любви. Только после встречи с этой женщиной жизнь его приняла ясные, определенные очертания. До того ему мерещатся темный сад, большой низкий пустынный дом, бледная и молчаливая женская фигура, изредка проводящая тонкой худой рукой по его стриженой головенке, крошечная сестренка, вечно плачущая и хватающаяся за юбку ворчуньи-няньки. Смутно рисуется мрачная большая комната и долгие месяцы лежащая там на кровати бледная женщина – его мать. Потом она лежит уже среди неуютного, почти пустого зала на белом длинном столе. Кругом дым, странный запах, какие-то люди что-то поют и наконец приподнимают и куда-то несут маму. Няня что-то причитает, как будто ворчит. Через некоторое время – другие люди, какой-то господин с цепью на груди. Из дома всё выносят, полная пустота кругом. Наконец нянька, причитая и говоря что-то непонятное, уводит их с сестренкой из старого дома, уводит совсем.
Вот небольшая избушка, несколько грядок возле нее и нянин муж, лохматый мужик с большой шишкой на голове. Теперь они живут у няни. Но однажды приходит в их хатенку высокий барин с большими черными усами и с красным околышком[2] на фуражке. И няня, и муж ее низко кланяются ему, много так говорят, и всё про них, про него с Катюшей, всё на них показывают. Потом собирают их вещи. Няня берет Катю на руки, барин берет за руку его, Диму, они садятся в коляску, затем на машину. Куда-то приехали: кругом шум, стук, большие дома, столько людей, столько колясок. Вот красивый дом, высокая лестница. Поднимаются. Они в прихожей. Навстречу им идет молоденькая, стройная белокурая женщина. Она обнимает детей, ласково проводит своими маленькими ладонями по их щечкам, тепло и задушевно звучит ее голос. О, как хорошо, как отчетливо помнит он и этот дом, и эту лестницу, по которой столько раз, всегда с радостью в сердце, взбирался, и эту чудную тоненькую женщину, этот незабвенный, в душу проникающий голос, эти милые ласковые ручки – руки тети Вари!.. Какую громадную любовь, заботу и утешение всегда находил он у этой маленькой женщины с той самой минуты, как господин с черными усами и в красной фуражке ввел его под ее кровлю, и потом в течение всей дальнейшей жизни, вплоть до настоящего момента.
