– Хватит диктовать мне, что делать, а что не делать! Ты, похоже, вообще забыла, с кем разговариваешь!
Последнее, что я вижу, перед тем как мама захлопывает дверь перед моим носом, – это ее мечущие искры глаза. На секунду грохот эхом прокатывается по всему дому, из-за чего разом затихают звуки в остальных трех комнатах на втором этаже. В первый момент я поднимаю руку, чтобы снова к ней постучаться, но в итоге разочарованно выдыхаю.
Ах, мам. Не может же действительно и дальше так продолжаться.
Со вздохом отворачиваюсь от двери в мамину комнату, чтобы спуститься на кухню, где горы немытой посуды. Надо выгрузить все из посудомоечной машины и загрузить ее заново. Покупки, которые я принесла сегодня после обеда, по большей части так и лежат нераспакованными в пакетах, а четыре стола, стоящих перед длинным окном в столовой, необходимо подготовить к завтраку на следующее утро. Не говоря уже о том, что нужно срочно помыть лестницу. Это я решаю по пути вниз. Займусь ей, когда буду мыть полы на кухне и в прихожей. Потом. Где-нибудь часов в десять, например. Сейчас без четверти шесть, и прежде всего я должна позвонить в прачечную и поинтересоваться, где застряли чистые простыни, которые мне обещали вернуть еще вчера. Я целый день собиралась это сделать, но постоянно что-нибудь отвлекало. Чертова стирка – единственное, что выполняют другие люди, и либо скоро я опять начну стирать сама, либо Чарли научится присылать белье ровно в оговоренный срок.
При мысли о безостановочно работающей посудомоечной машине во мне загорается отчаянная надежда, что Чарли все-таки образумится. Две девушки-француженки, которые идут по тропе Керри-Уэй и остановились у меня на четыре дня, завтра отправляются дальше. В субботу надо перестелить постели и в двух других комнатах, а у меня остался только один комплект белья – и тот, гарантирую, заберет себе мама. Ей, в отличие от постояльцев, никто не запретит сходить в кладовку возле кухни и взять его оттуда самостоятельно.
Уставившись на посудомоечную машину, массирую лоб. Что я планировала делать дальше? Выгрузить из нее посуду?
И когда уже открываю рот, меня осеняет: нет, блин, я хотела позвонить Чарли! Прежде чем после шести он включит автоответчик.
Десять минут спустя Чарли заверяет, что первым делом завтра рано утром пришлет ко мне своего сына Эйдана. И сотню раз извиняется за то, что его рассеянный отпрыск снова про меня забыл. Ничего удивительного, видимо, все извилины в мозге Эйдана заняты разработкой планов, как бы заговорить с Шивон, что происходит всякий раз, когда он бродит между стеллажей у нее в магазине. От самой Шивон знаю, что парень, по ее мнению, очень даже ничего, и завязыванию знакомства существенно мешает лишь то, что он не может из себя выдавить ни слова.
Часть стаканов из посудомоечной машины отношу сразу в столовую, чтобы расставить на столах. И раз уж я тут, задергиваю шторы и на скорую руку провожу перекинутым через плечо полотенцем по широкому подоконнику, оставляя себе мысленную пометку, что стоящие на нем растения нужно немедленно полить.
Весь этот список дел, которые должны быть выполнены, прежде чем я наконец-то смогу рухнуть на кровать у себя в мансарде, очень кстати отвлекает меня от спора с матерью.
Сейчас она ненавидит свою комнату.
Окно выходит не в сад, а на улицу, матрас чересчур мягкий для ее спины. О толстый коврик, который изначально лежал на деревянном полу перед кроватью, она постоянно спотыкалась, поэтому пару дней назад я все-таки его оттуда убрала. Но теперь пол кажется ей слишком холодным, и она требует ковер, похожий на тот, к которому привыкла в своей старой спальне. Я пообещала достать ей такой же, просто руки еще не дошли. Однако никаких иллюзий по этому поводу я не питаю: даже новый коврик не примирит маму с тем, что она снова здесь, в Каслданнсе. То, что мы со старшей сестрой Сюзанной сломали стену в ее бывшей комнате и переделали ту в просторную ванную, и то, что сейчас все уже не как прежде, лишь усложняет ситуацию.
