— Нам надо развестись, — муж набрал в грудь воздуха и добавил, —
и развенчаться.
— Прости, что? — голос Лёни звучал почему-то приглушённым эхом,
словно я слышала его сквозь пелену своего сознания.
— У тебя проблемы со слухом, Марта? Так это не по моей части, я
— эндокринолог, если ты не забыла, или у тебя и в памяти
провалы?
Стены моего сознания наконец-то раздвинулись, и я отчетливо
услышала, что говорит Леонид. Я всегда была кроткой, тихой и
любящей женой, олицетворявшей собой ту самую хранительницу очага,
что мужа встречает после работы с борщом, котлетами, компотом и
тапочками в зубах, но при этом не в засаленном халате и нелепыми
бигуди на голове, а с лёгкой укладкой, нейтральным макияжем и
симпатичном, модном домашнем костюме. Но от слов мужа у меня будто
прорезался голос, я и не знала, что могу говорить так громко,
звучно и воинственно.
— Ты с себя начни, запишись на осмотр к неврологу, Сивцева,
кажется. А то у тебя явный сбой в функционировании спинного
мозга.
Муж ошарашенно посмотрел на меня, очевидно, не ожидая
сопротивления с моей стороны, успев привыкнуть за 15 лет нашей
совместной жизни, что его слово всегда первое и главное, а я
так...на второстепенных ролях, та, что обычно скромно лепечет:
«Кушать подано».
— Что за тон, Липатова, ты как себе позволяешь разговаривать с
мужем?
— Так мы вроде разводимся, какой ты мне муж? А с посторонними я
могу говорить как угодно, и твоё благословение на это мне не
нужно.
— Марта?! — Лёня взвизгнул и угрожающе поднялся на меня со стула
на кухне.
— Что, Лёня? Что ты несёшь за ересь? Какое развенчаться? Мы
клятвы друг другу давали перед Богом, ты же сам этого тогда хотел?
А теперь хочешь перечеркнуть 15 лет счастливой семейной жизни.
— Я не был счастлив, — муж отвёл взгляд, устало опустился на
стул и закурил.
— Вот как… Всё становится интереснее и интереснее, — я села
напротив за стол, пододвинула ему пепельницу, — рассказывай,
дорогой, отчего же ты не был со мной счастлив, и почему только
сейчас или именно сейчас заговорил о расставании.
— Я посмотрел...на нашу семейную жизнь другими глазами.
— Видимо, не своими.
— Не передёргивай, мне, итак, тяжело.
— Тебе тяжело, Лёня?! А каково мне сейчас, ты подумал? Или,
может, ты меня совсем не любил, раз с такой лёгкостью готов всё
уничтожить, стереть, растоптать то светлое, что между нами
было?
— Конечно, любил...наверное, теперь уже и не знаю.
— Наверное? Наверное, любил? Липатов! Когда не уверены в
чувствах под алтарь не идут!
— Пожалуйста потише, соседи услышат. — муж приложил палец к
губам и поднял на меня молящий, виноватый взгляд, от которого я
разозлилась и отчаялась ещё больше.
— Да пусть слышат, мне плевать. Ты нашу жизнь рушишь! Ты мою
жизнь рушишь! Как мы дальше жить будем? Как я жить буду? Я даже на
работу не смогу теперь устроиться, кому нужна вчерашняя
домработница?!
— Домохозяйка, Марточка.
— Нет, в нашем случае я была домработницей, которой платили
редкими комплиментами, наиредчайшими букетами цветов и постоянным
холодом, и недовольством. Марта, пересолено. Марта, рукав плохо
выглажен. Марта, ты предлагаешь мне съесть вчерашние котлеты?
— Вот и тебе со мной было плохо, видишь.
— Не вижу, хотя у меня нет проблем со зрением. Знаешь, мне не
было плохо, я и не могу сказать, что терпела, просто...любила тебя
и смотрела другими глазами на наши отношения и твои прихоти,
сглаживала очередные перепады твоего настроения, понимала, когда ты
уставал, болел, чего не позволяла себе, хотя у меня были и свои
слабости тоже, ведь я — живой человек, но мне у нас почему-то было
непозволительно заболеть или сослаться на усталость. Я смотрела на
тебя влюблёнными...наивными глазами, оттого и не заметила, в какой
момент ты перестал ко мне прикасаться и отказываться от моих
ласк.
