Моё тело наполнилось приятной
истомой, душа разрывалась от странной радости, перед глазами слегка
двоилось. Реальность воспринималась мною сквозь какую-то розовую
вату. Я не поняла, как, проявив инициативу, сама подсела ближе к
Артёму, как накрыла его руку своей, а моя голова, тяжёлая и будто
набитая поролоном, упала на его крепкое плечо.
Нелепые, неконтролируемые движения
стали мгновенным призывом к действию. Внезапно незнакомец подался
вперёд, обхватил мои скулы обеими руками и, глядя в пьяные,
потерянные глаза, томно выдохнул в губы:
— Я бы хотел... увидеть те трусики
на тебе. А лучше… — сглотнул. — Вообще без них.
И поцеловал. Страстно. С властным
напором. Так, что я невольно застонала в его рот, а он воспринял
этот стон как согласие и толкнулся языком ещё глубже.
Не знаю, что на меня нашло.
Окружающий мир казался мне игрушечным, ненастоящим. Меня водило и
шатало. Язык заплетался, мысли смешивались и терялись в глубинах
бессознательного водоворота. Стало так хорошо, так беззаботно, как
будто у меня за спиной выросли крылья и я, исполнив прыжок ввысь,
взметнулась до самой луны. А потом поняла, что никогда вот так дико
и так приятно ни с кем не целовалась. Ласки с Андреем, моим бывшим
ухажером, теперь казались какими-то детскими играми, в отличие от
того, что я чувствовала сейчас, с неописуемым голодом впиваясь в
сладкие губы незнакомца. Я хваталась за них своими губами с долей
отчаяния… будто в последний раз, будто ничего восхитительней в
жизни не пробовала! На вкус — сладкий зефир. Я сошла с ума.
Сорвалась с цепи. Превратилась в одержимого похотью зверя, живущего
лишь первобытными инстинктами.
— Восхитительная… И очень, очень
сладкая девочка.
Артём дерзко толкнул меня на песок,
задрал сарафан до самого пупка, без капли сомнений запустил руку в
трусики и, сжав мой набухший бугорок между двумя пальцами, заставил
меня вскрикнуть от запредельных ощущений. Одной рукой — растирал
уже влажные складочки, а другой — умело спустил лямки сарафана
вниз, оголив пышную, бледно-розовую грудь с торчащими, твердыми,
как гранит, камушками.
Чем резче развивались события
текущего вечера, тем хуже я начинала соображать. А потом и вовсе…
будто потеряла память. Всё, что происходило дальше, я помнила
обрывками.
Помню, как мы оказались в
гостиничном номере. Помню, как незнакомец разложил меня на кровати,
на шелковых простынях, как податливую, гуттаперчевую куклу. Он
шептал мне в ушко какие-то смазливые комплименты, восхищался моей
грудью, моим хрупким, стройным телом. Помню, как раздел, избавив
сначала от сарафана, затем от белья. Облизал всю. Начиная с губ,
заканчивая узкой, девственной щёлочкой. А потом широко развел мои
ноги в стороны, намотал волосы на кулак и… резко толкнулся.
Острая вспышка боли на миг
отрезвила.
— Нет, не надо… не надо… — ударила
его в грудь кулаком, всхлипнула, взмолилась.
— Блять! Ты что… ты целка, что
ли?!
Некогда ангельский голос наполнился
ледяной сталью.
Мне стало страшно. И очень, очень
больно! Невыносимо!
Как в нижней части живота, так и в
области сердца.
Прекрасный принц из сладких грёз
превратился в ужасного монстра.
— Расслабься. Расслабься, я сказал!
— незнакомец грубо орал мне на ухо, вдавливая своим тяжелым телом в
поверхность матраса.
Я пыталась сопротивляться, пыталась
ударить его, мне ведь казалось, что он просто режет меня изнутри.
Рвёт и разрывает на части мои внутренности своим огромным, горячим
и безумно твёрдым членом.
— Какая же ты… Твою ж мать!
Узенькая.
Толкнулся ещё сильней, ещё
безжалостней. Начал входить.
Он только начал. Вошёл только
головкой! А мне уже... хотелось умереть. Я забилась под ним,
захлебываясь в стонах и крика, но он сделал вид, что ему
плевать.
