Кирилл Вересов
Выпиваю четвертый бокал шампанского и осматриваюсь.
Зал забит гостями до отказа.
Треть из них друг с другом незнакома, треть ненавидит друг друга, а остальные… остальные это те, кто, как и мой отец, одержимы деньгами. Они и стоят во главе этого маскарада, объединяют первые две трети, заставляя находиться здесь и изображать счастье.
Кто из них хуже?
Я.
Я, сука, потому что все понимаю и никогда не откажусь от денег отца и буду плясать под его дудку до конца своих дней! Ненавижу себя за это, и друзей его тоже, потому что они такие же. Все, кто пришел сегодня на мою помолвку, такие же! Вот только у меня не было выбора, я родился Вересовым, а они — нет! У них он был, этот чертов выбор!
Поэтому ненавижу всех! Абсолютно!
Хорошо, что официальная часть циркового представления закончилась и всем уже пофиг на меня и Каплунову. Кстати, где она? Где моя будущая жена? Внутри поднимается буря, и я сдерживаюсь, чтобы не заорать и не пойти разыскивать Кристину.
Прохожу по залу нарочито небрежной походкой с выражением лица «вы все мне должны» и присматриваюсь к каждому и ни к кому конкретно. Просто скольжу взглядом по толпе, задерживаясь только на выдающихся экземплярах.
«О, вот это попец! — Рассматриваю милфу в жутко бирюзовом платье. — Дорогой тюнинг. Видать, ничего, рабочая, раз муж так раскошелился. А кто у нас муж?»
Пока ищу место, где сесть, лениво рассматриваю ближайшее окружение понравившейся телочки. Не то, не то... О! Как там в старом российском фильме говорили? «Предупреждать надо».
Теряю интерес к бирюзовому цвету: не нужны мне проблемы с Катиновым, да и отцу тоже. Он меня точно кастрирует за подкаты к любовницам его друзей. Мысль о кастрации неприятно отзывается в штанах. Сажусь за ближайший столик и, пытаясь устроиться поудобнее, ерзаю на стуле. Нет, никак не успокоиться, надо в уборную. Может, по пути какую официанточку цапануть? А что? Я на голодном пайке уже неделю, с того самого дня, как отец объявил мне, что я женюсь. Заблокировал все карты, аннулировал кредит в «РедЗон», из развлечений остались только прогулки по набережной, а там, извините, не потрахаешься.
Ржу над ситуацией, над собой, ржу, пока глаза не начинают слезиться. Запускаю пятерню в остриженные волосы и разлохмачиваю нахрен эту чертову прическу.
«Доволен?» — Смотрю на отца в окружении таких же толстосумов и чувствую, как челюсти сводит от застывшей на моем лице улыбки.
Цепляю очередной бокал с подноса проходящего мимо официанта и опрокидываю в себя.
Черт, коньяк после шампанского — хреновый выбор!
Выбор. Выбор?
«Слово какое-то незнакомое! — продолжаю глумиться над собой. — У меня его нет, и у Криськи Каплуновой его нет! Он есть у Савелия Игоревича! У отца моего».
«Молодец, Кирюша, садись, два! — хихикаю, как идиот. — А почему два?»
«Не спорь, Кир! Савелий Андреич сказал «два», значит, два. — Язык заплетается, но я продолжаю паясничать. — Савелий Андреич лучше знает, что вам делать и как жить. Ваша обязанность — слепо исполнять его волю. «Кирюша, к ноге!», «Кир, ап!», «Кирюша, стричься!» И все надо делать исключительно с улыбкой, а то вдруг папенька что-то не то подумает».
«Ненавижу! — скриплю зубами и прикрываю глаза. — А ведь он мне не родной, даже не дальний родственник! Никто!»
От мешанины из алкоголя кружится голова, мозг расслабляется, и меня несет. Хихикаю, вспоминая, как меня вчера практически насильно обрили.
— Бля-я! Как болонку ссаную! — Откидываюсь на спинку стула и ржу. — Теперь башка будет мерзнуть!
Моя выходка привлекает внимание нескольких гостей. Они рассматривают меня, кривят губки. Нежные, да?
— А вот нехрен смотреть на меня так, мы вам не за это деньги платим! — произношу вслух. — Упс!
