Жаркое июльское солнце, еще блиставшее на ярко-синем небосводе, освещало серые крыши парижских зданий, играя на них своим мягким, радостным светом. Длинные синие тени домов стройными полосами ложились на раскаленную каменную мостовую. Весь город был наполнен ярким ароматом деревьев. Утомленные солнцем парижане неспешно брели по переплетающимся улочкам города, стремясь выйти к Сене, от которой легкий ветер приносил божественную прохладу.
В этот душный, но приятный и необыкновенно теплый вечер в доме на улочке Шоссе-д'Антен царило радостное, праздничное оживление. Женщины носили в дом яркие и нежные цветы, из которых плелись и составлялись чудесные гирлянды и букеты, из окон по всей улице разносился восхитительный аромат готовящихся кушаний.
Сам дом представлял собой небольшой, но приятно радующий своим скромным изяществом особняк. Белый фасад его был украшен шестью высокими гладкими пилястрами, чуть замысловатым барельефным узором и большими темневшими окнами прямоугольной формы. Дом этот назывался отелем де Монтессон, поскольку когда-то был построен для некой известной в свое время дамы, носившей такое же имя. После смерти мадам Монтессон дом этот перешел австрийскому посольству и теперь принадлежал князю Шварценбергу, собственно тому, кто и собирался сегодня устроить у себя пышное торжество, поводом которому послужил второй брак французского императора с девятнадцатилетней австрийской принцессой Марией-Луизой.
Однако вернемся к самому особняку. Как бы ни был прелестен этот отель мадам Монтессон, было сомнительно, что он смог бы вместить всех приглашенных на празднество лиц, в числе которых, можно заметить, ожидался и сам Бонапарт. А потому, чтобы избежать различных неудобств, Шварценберг в короткие сроки велел соорудить в саду дополнительный павильон, который был соединен с главным зданием. Новая пристройка внешне имела самый замечательный вид, ничуть не уступая в красоте самому особняку. На деревянных стенах, обтянутых яркими драпировками, красовались чудесные живописные узоры, занимательные орнаменты и гигантские зеркала, отражающие в себе все великолепие золотых канделябров, гирлянд и прочих украшений.
В этом зале, казалось, все было готово к встрече высокородных гостей. В восемь часов помещение стало стремительно наполняться представителями парижского общества, но танцы не объявляли, и скучающие люди принимались за свои ежедневные суетные разговоры. Внезапно весь шумящий сплетнями зал затих, по толпе прокатился восхищенный шепот, и тысячи восторженных глаз увидели императора, вошедшего в сопровождении молодой супруги. Этот невысокий, но казавшийся таковым, человек словно носил на своей голове незримый венец величия, приводящий окружающих в какой-то восторженный ужас перед ним.
И вот чудесными звуками, разливающимися по блиставшему залу, заиграла музыка. Вызванный словно по мановению волшебства, танцевальный вихрь закружил и перемешал воздушные белоснежные платья барышень с синими и белыми мундирами французских и австрийских офицеров.
Вокруг Полины Боргезе – сестры Наполеона – с поразительной быстротой образовался целый круг кавалеров. И действительно, эта почти тридцатилетняя женщина казалась в блеске зала ослепительно хороша. В длинном белоснежном муслиновом платье, перехваченном под грудью золотым поясом, она была похожа на античную богиню, облаченную в хитон. Убранные назад черные, завитые у висков волосы открывали ее белое, точно выделанное из мрамора, лицо, на котором нежно играла смеющаяся гордая улыбка.
Наполеон, преисполненный гордости, созерцал веселое празднество. Он на некоторое время задержал взгляд на сестре. Даже выдав Полину замуж, он глубоко обожал ее и временами видел в ней все еще ту маленькую хорошенькую девочку с озорными веселыми глазами.
