Автор иллюстрации (картины) А.А.Шишкин (использовано на основе договора о приобретении неисключительного авторского права)
ПРОЛОГ
На Руси все закаты – червчатые, все звонницы – высокие. Коль столкнут – падать долго и больно. Даже если внизу заросли можжевеловые. А падать снова и снова будешь. Покуда участь свою не примешь, покуда чашу до дна не вылакаешь.
Эх, сквозь воду смотреть трудно. Наплывает, глаза застилает. Руками не взмахнёшь, как махал, когда с высоты падал, воду не разгонишь.
Небо северное и отсюда видно. Всё звездами усыпано, особливо в августе. Высо-окое небо. Лишь осока мешается. Откуда она?! Ах, да… Вода, водица над глазами, над веками.
В августе особенно маетно. Когда яблоками пахнет и дымом. Наглядеться на это небо – жизни не хватит. Что делал я в жизни своей, Господи?
Смотрел, да оказалось мало. И жизни самой – мало.
Руки выпростаешь, тянут. Иной раз думается, ангелы – вверх. А оказывается… бесы. Вниз.
Сыном быть хотел Тебе и миру, что сотворил Ты.
Не рабом.
Воином быть хотел Помазаннику твоему.
За это ли пять веков плачу?
Белое озеро, август 1570 г.
Только закат распластался над Белым озером, а месяц уж выглянул и начал плутать меж крестами Успенского храма, брежно1 поддевая рогами прозрачные облака и пугая своим внезапным появлением суеверных.
Тревожным казался вечер. Небо будто тлеющими углями засыпано. Тронешь – зашипят, задымятся, обожгут.
Зазвучали приозёрные заросли стрекотанием, зашуршали от ветра. Августовский день сморил всё живое, но к вечеру Белоозеро покой потеряло. Волны тревожно обрушивались друг на друга, лизали берег, выбрасывая тёмно-синюю почти чёрную водицу на песок. Оставляли на каменистой землице мутные разорванные водоросли. Хоть и запахло непогодой, но не менялся привычный ход вещей. Замолчали с последними лучами заката визгливые горобцы2. Сменила их одинокая выпь, нагоняющая тугу на рыбаков.
Если бы захотел случайный путник с высоких холмов северного посада разглядеть, что происходит здесь, в укромном низинном уголке у Белого озера – глаза бы проглядел, а не смог. Да и не спешил сюда добрый человек после захода солнца. Ни разбойников, ни татей ночных страшился честной люд. Нечисти полуночной и той не боялся. Чего её, дурную бояться? От нечисти защита проверенная: молитва да воззвание к Божьей помощи. Иного страшились.
Узкую дорожку, поросшую ежой и сыпучим ржаником, что вела сюда от местной тюрьмы, в которую время от времени свозили опальных людей и царских изменников из столичного града, местные прозвали «безвозвратной». Онде3 чертями детей непослушных пугают, а местных пугали тюремщиками, столь непохожими на холёных столичных катов.
Угрюмые мужики то и дело сновали по этой дороге, особливо после наступления темноты. Даже не отай, открыто. Точно добрым промыслом занимались. Хотя от промысла их, жители прибрежных посёлков седыми становились раньше срока. Мнихи и те, не раскидывали в этой части озера рыболовные сети, опасаясь такого улова, после которого молиться придётся усерднее, а сна ещё долго не будет.
Последние дни затишье стояло. Дремала захудалая обитель, при которой несчастные и проклятые находились. Название обители людская память не сохранила. Да и зачем?
Нынче, тишина вокруг озёрная. Даже жутких отчаянных криков, что обычно прорывались сквозь ветряную немоту, не доносилось. И мучителей людских никто не видал ни в городе, ни на берегу.
Лишь этим вечером тишину нарушил навязчивый скрип телеги. Худая лошадёнка заржала, вскинулась, спугнув стайку поток, клюющих ржаник у обочины. Загремела, заскрипела телега, остановилась у обочины. Раздраженный возничий приласкал зазевавшуюся лошадь кнутом, но всё ж двигаться далее, не потребовал. Потрепал рыжую густую бороду, всмотрелся в бесконечную озерную даль, о чём-то думая. После, окликнул тех, кого вёз.
