Я стояла на углу Малиновой и Генеральской улиц и молча наблюдала за суетой у большого дома с темно-зелёной крышей. Три этажа, считая цокольный, полукруглые окна, красный кирпич. Дом мог бы казаться мрачным, но его оживляли белые ставни и роскошный ухоженный плющ, захвативший всю правую, «садовую» часть. Впрочем, сейчас плющ висел унылыми плетями, и вряд ли я смогу увидеть его буйную зелень через пару месяцев. Совсем недавно этот дом был моим. Я здесь родилась, я здесь выросла. Более того, здесь жили четыре поколения Вальтайнов. Настоящее родовое гнездо.
Спасибо, папочка, за подарок на моё совершеннолетие. Я так счастлива, словами не передать! Полновесный жестокий пинок из детства во взрослую жизнь.
Слёз больше не было, они кончились ещё там, на кладбище. Но даже возле могил отца с матерью, я оплакивала себя. Если бы только отец повесился чуточку раньше, мне бы назначили опекуна от короны. Но теперь я самостоятельная, ничего мне не полагается. Спасибо, что личные вещи позволили забрать.
Проезжающая мимо карета окатила из лужи вонючей и грязной водой. Я даже не пошевелилась. Холод сковал надёжными цепями. Холод и глухое, неизбывное отчаяние. Когда чья-то тяжёлая рука легла мне на плечо, я только скосила глаза, не в силах даже толком дышать.
– Дядюшка Том? А ты здесь откуда?
Старому сторожу делать здесь совершенно нечего. Насколько я знаю, люди, купившие дом Вальтайнов, незамедлительно рассчитали всю прислугу. Оно и понятно, в приличных семьях свои, заслуживающие доверия горничные и кухарки.
В зимней шубке было жарко. По затылку и спине сползали ручейки пота. От руки стало ещё жарче и ещё тяжелее. Щёки горели огнём, дышала я с трудом. Ноги промокли, края мокрых юбок нещадно липли к лодыжкам, страшно хотелось есть. Но уйти я не могла. Чтобы набраться сил для следующего, отвратительного, невозможного, но единственно верного в моей ситуации шага эта боль совершенно необходима.
Если бы я могла продать хоть что-то ещё! Но увы, кроме меня само́й, мне больше ничего не принадлежало….
Прислуга новых жильцов заносила в дом сундуки и коробки. Кажется, вон тот рулон был ковром. Кто выкупил дом на аукционе? Я не знала и знать не хотела. Это теперь не имело значения.
– Шли бы вы отсюда, леди Вальтайн… – прозвучал рядом старческий голос.
– Нет больше леди Вальтайн.
– Разве леди – это только дом?
– Леди – это её окружение, – выдохнула я, вспомнив уроки матери. – Стало быть, я не леди. Я бродяжка. Нищенка. Пустое место.
– Вы могли бы обратиться к друзьям отца. Направить прошение в королевскую канцелярию…
Я сбросила его руку, развернулась и быстро пошла прочь не прощаясь.
Святая наивность! Три недели я обивала пороги домов отцовских приятелей! Просила в долг, умоляла дать мне работу хотя бы гувернанткой. В конце концов, мне перестали открывать двери. Деньги, которые я выручила, продав старьёвщику пару летних платьев и кружевных перчаток, кончились. Я толком не ела три дня. У меня остался лишь один вариант.
Матушка, наверное, сказала бы мне, что настоящая леди лучше умрёт от голода, нежели продаст себя, но вряд ли она голодала. Ну, или я не настоящая леди. Умирать не хотелось, напротив, страстно хотелось жить. Мне едва исполнился двадцать один год. Нет, я не согласна! Жестокие господа, не дождётесь!!
В тяжёлых зимних ботинках тоскливо хлюпала вода. Подол платья становился всё более мокрым. Шерстяная шаль промокла насквозь. Хорошо ещё, сегодня нет весеннего ливня, так восторженно воспеваемого поэтами, лишь мелкая, противная морось. И хорошо, что я знала, куда идти.
В большинстве районов Льена я не была никогда. Как и всем девушкам из приличных семей, мне разрешалось выгуливаться только по центральным, чистым и хорошо освещённым улочкам. Я знала, где парк, театр и Старая Площадь с её роскошными магазинами. К счастью, гостиница “Золотой орёл” была неподалёку. Туда я и направлялась.
