Глава 1
Молоток седого обрюзгшего судьи шарахнул по столу, подобно
топору, опустившемуся на шею смертнику, заставив подпрыгнуть на
месте.
— Колтон Эрриксон признаётся виновным в получении взятки и
приговаривается к пятнадцати годам лишения свободы в колонии общего
режима. Приговор вступает в силу немедленно и обжалованию не
подлежит. Виновный будет заключён под стражу в зале суда… — Судья
продолжал говорить что-то ещё, но его слова ударялись о плотные
защитные стены, возведённые мозгом, и отскакивали в небытие.
Несмотря на предупреждение адвоката о том, что обвинение
представителя власти в коррупции вряд ли будет спущено на тормозах,
и всю неделю я мысленно готовила себя к худшему, после
произнесённых страшных «приговаривается к пятнадцати годам» слёзы
обильным потоком хлынули по щекам. Отцу в этом году исполнилось
пятьдесят девять, а это означало, что из тюрьмы он выйдет стариком.
Его не будет на вручении диплома об окончании университета, на
свадьбе некому будет вести меня к алтарю и, скорее всего, он
пропустит первые годы жизни своих будущих внуков.
Я была поздним и единственным ребёнком в семье судьи первого
округа Колтона Эвана Эрриксона. Папе исполнилось сорок, когда я
родилась, и он любил поговаривать, что я стала лучшим подарком на
его день рождения. После многолетних безуспешных попыток зачать
ребёнка, когда супружеская чета Эрриксонов уже отчаялась стать
родителями, вдруг выяснилось, что мама беременна мной.
Нерастраченные годами нежность и забота вылились на мою
светловолосую голову. У меня было всё, о чём мог мечтать любой
среднестатистический подросток: айфон последней модели, золотой
макбук, новая «Ауди», лучшая частная школа, а с этого года ещё и
обучение в самом старейшем вузе штата — Нью-Йоркском университете.
Была лишь одна вещь, которой мне недоставало в моей, в общем-то,
счастливой и безоблачной жизни. Материнской любви. Маму я совсем не
помню, так как она умерла почти сразу, как воспроизвела меня на
свет. Нет, я не была тому виной. Причиной стала коварная пневмония,
которую врачи не смогли вовремя диагностировать. Маме было всего
тридцать девять. После её смерти отец так и не женился, и когда в
шестнадцать я спросила его почему, он ответил, что нам с ним хорошо
и вдвоём.
Сквозь помутневшую пелену я взглянула на отца: уперевшись
локтями в стол, он спрятал лицо в ладонях, плечи в строгом чёрном
костюме чуть заметно подрагивали. Всхлипнув в последний раз, быстро
промокнула рукавом свитера слёзы - папа не должен видеть моего
убитого горем лица. Сейчас я должна быть сильной за нас двоих.
Судья тем временем продолжал говорить:
— По воле умершей супруги виновного, Элизабет Кейтлин Эрриксон,
в случае потери второго родителя, опекунство над их общей дочерью,
Тиной Эбигейл Эрриксон, должно быть передано ближайшему
родственнику семьи до достижения ею полного совершеннолетия. Этим
родственником является Алекс Рейнольд Мерфи, сводный брат покойной,
ему будет отправлено уведомление…
Я перестала слышать. На секунду я даже забыла о страшном
приговоре, и изумлённо уставилась на мужчину в чёрной накидке, всё
ещё продолжавшего шевелить ртом. У мамы был сводный брат? Он станет
моим опекуном? Это какой-то бред… Идиотское кино. Почему я никогда
о нём не слышала прежде? Как это возможно — жить с незнакомым
мужчиной?
В поисках ответа я перевела взгляд на отца. Он повернул голову в
мою сторону, в покрасневших глазах застыли страдание и вина. Его
тонкие губы задвигались, и я прочла по ним: «Прости, дочка».
Самообладание на секунду предало меня, мышцы не справились с
судорогой сдерживаемого рыдания, и лицо жалобно скривилось.
— Всё в порядке, пап, — успела я прошептать, перед тем как
отвернуться, чтобы спрятать новые слёзы.
