— Вот сразу видно — баба пожаловала,
— высокий мужчина в идеальном сидящем костюме брезгливо тычет
пальцем в красные бочки моего Форда Фиесты. — Прямо, блядь, у входа
свое корыто кинула. Председатель жилищного комитета с другого конца
парковки варикозными ногами к дверям ковыляет, не жалуясь, а эта
корова директорское место заняла и слиняла. Сколько лет живу, все
одним и тем же вопросом мучаюсь: почему им вообще свободно
разрешено по улицам ходить? Бабам этим?
Его коренастый спутник понимающе
кивает и возвращается за руль большого черного внедорожника, по
виду напоминающего катафалк.
В силу спокойствия натуры меня не
так легко оскорбить, но этому мужчине удалось. Во-первых, я не
баба, а привлекательная женщина с двумя высшими образованиями,
вполне ухоженная и знающая себе цену. И что плохого в том, что я
поставила свой автомобиль на свободное место? На нем нет
изображения инвалидного кресла и значка V.I.P. Можно подойти и
попросить его извиниться за подобную грубость, но у меня
катастрофически не хватает времени.
Оглядев себя в отражении стеклянных
дверей офисного здания, я вхожу внутрь и быстро семеню к лифту.
Валерьевич наверное уже рвет и мечет. В шесть утра не поленился мне
позвонить, чтобы напомнить о встрече с этим полиграфическим
магнатом. Если договорятся о поставках, генеральный на радостях в
запой уйдет на неделю. Хорошо бы. А то злой в последнее время как
пес на безбелковой диете. Хоть своим фирменным чаем его угощай.
— Ну чего ты как долго, Люб? —
Валерьевич соскакивает с дивана, лицо напряженное, на висках
поблескивают капли пота. Рубашка в подмышках тоже мокрая. Эх, как
бы ему намекнуть, чтобы проверил щитовидку? — Жданов с минуту на
минуту должен подойти. Он мужик серьезный, опозданий не любит.
Я лезу в сумку, протягиваю ему
бумажный платок и занимаю место на диване.
— Чего ты так разволновался, Вить.
До встречи еще четыре минуты. Никто никуда не опоздал. Раньше
уговоренного времени начинать — это между прочим, моветон. Может,
этот Игорь Вячеславович и полиграфический бог, но мы тоже не лыком
шиты.
Валерьевич заметно успокаивается,
промакивает лоб платком и садится рядом. А вот пятна подмышками уже
не высушить.
— Характер у него, говорят,
скверный, — заговорщицки начинает шептать, наклонившись. — Шеф
предупредил, чтобы не реагировали и продолжали улыбаться.
— Света, у нас тут сдох, что ли,
кто-то? — грохочет слева от нас странно знакомый голос, от звука
которого пухленькая секретарша за стойкой подпрыгивает и начинает
испуганно хлопать глазами. — Или ты опять тушеную капусту в офис
притащила?
— Он. — гробовым голосом произносит
Валерьевич, начиная усиленно потеть.
Я и сама вижу, что это он. Тот самый
ужасно грубый мужчина, обозвавший меня «бабой», мой красную
ласточку — корытом и считающий, что наличие большого количества
эстрогенов — это повод запретить человеку выходить на улицу.
Вздорный тип и явный шовинист.
Витя встает, вытирает правую ладонь
о ткань брюк и приосанившись, протягивает ее полиграфическому
магнату:
— Пирогов Виктор Валерьевич.
— Игорь Жданов, — снисходительно
произносит мужчина, пожимает руку, после его цепкий взгляд
перебирается на меня.
Нет, он точно шовинист и
женоненавистник. В противном случае, почему он смотрит на меня так,
словно я на его глазах ем тушеную капусту. Руками.
— Любовь Ивлеева.
— Любовь Владимировна — один из
наших ведущих инженеров, — льстиво вклинивается Валерьевич.
— Инженер — и Люба? — с долей
брезгливости переспрашивает мужчина, продолжая меня разглядывать.
Кстати, он вполне привлекательный: черты лица мужественные, взгляд
стальной, волосы цвета соли с перцем. Похож на датского актера,
которого обожает Ника. Очень жаль, что такой грубый.
