– Пришло твое время, Элла, внести свой вклад в укрепление связей нашей семьи, – говорит мне дядя, вальяжно усаживаясь за стол.
Из-за избыточного веса стул издает тоненький скрип. Я чувствую себя этим самым стулом, который вот-вот сломают гнетом.
В просторном кабинете со светлыми стенами и темным массивным столом мы не одни. Тетушка тоже здесь. Она улыбается так, словно нежданно озолотилась, и как-то смотрит на меня не по-доброму. Словно я та самая лошадь, на которую она только что сделала ставку.
– В конце сезона ты выйдешь замуж, – добавляет дядя, и слова, как стрелы, пронзают грудь.
Сердце начинает неистово испуганно биться, и я сжимаю пальцами подол платья, чтобы унять дрожь.
– Дядя…. Вы ведь обещали, что до конца учебы этого не произойдет, – обращаюсь робко, когда в душе все кричит.
Я не могу позволить себе дерзить ему или упрямиться. Потому что я себе не принадлежу. Я сирота, просто товар с тех самых пор, как потеряла семью.
Все, что мне досталось от родителей, – это платиновые волосы и синие большие миндалевидные глаза. Но я не могу позволить ходить себе с настоящей внешностью и уже несколько лет искажаю ее, потому что чем ты красивее, тем раньше тебя заметит какой-нибудь черствый богач.
Так было с моей старшей сестрой, любимой и нежной Астрит, которую насильно выдали замуж за дракона-тирана, что чуть ли не вдвое старше нее.
– Хорошая возможность, деточка, не терпит отлагательств. Годом раньше, годом позже – какая разница? – говорит меж тем дядя, и на глазах наворачиваются слезы.
– Что с лицом? – вспыхивает тетушка. – Мы тут из кожи вон лезем, чтобы обеспечить тебе достойное будущее, а ты сопли собралась размазывать?
Я не знаю, что ей ответить. Я вообще не могу говорить, так как в горле засел ком. Нет. Скорее морской еж, которого я никак не могу сглотнуть.
– Да что ж ты за неблагодарная дрянь такая? – злится пуще прежнего госпожа.
Ее русые завитки волос, отливающие зеленью, дергаются, как змеи на голове. Она поднимается на ноги, демонстрируя слишком высокий для женщины рост, и дядя кажется круглым коротышкой на ее фоне.
Помню, мы с сестрой в детстве называли опекунов «десяткой», потому что тетя Ингрид – худая и высоченная, как шпала, а дядя Альберт круглый и низкорослый, напоминающий шар, вот и получалось – 1о.
От воспоминаний заливистого смеха Астер становится теплее, но затем душу разъедает тоска. Как же давно я ее не видела. Больше двух лет прошло.
– Ты бы радовалась, что на тебя, такую серую мышь, вообще кто-то посмотрел! – отчитывает Ингрид. – Знаешь, сколько трудов нам стоило сыскать тебе мужа?
Будто их кто-то об этом просил. Да и “мышь” я, как раз потому, что все это время пыталась спрятаться.
Выходит, зря? Все это было зря?
Еще утром я была так счастлива. Вылетела из кабинета зельеварения и кинулась на шею лучшей подруге со словами: «Высший балл!». Айла радовалась едва ли не больше меня, потому что она знает, как важен для меня был этот экзамен и почему.
– Ну, что именно профессор Салас тебе сказал? – хочет подробностей Айла.
Любопытная, не то слово. Она и внешне похожа на лисичку – рыженькая, с острыми, но нежными чертами лица и плещущимся озорством в ореховых глазах. А еще она хохотушка, с которой любые невзгоды превращаются в шутку.
– Сказал, что отправит мои зелья на конкурс, и если пройду, то получу шанс на стажировку при магистрате, – довольно рассказываю я.
Оборачиваюсь и смотрю на высокую темную дверь. Улыбаюсь, прекрасно помня, кто за ней сидит.
Мой спаситель – профессор Салас. Рик Салас.
Высокий, статный мужчина лет тридцати с каштановыми волосами и серыми, как пасмурное небо, глазами. Я от всей души ему благодарна за то, что рассмотрел внутри меня талант к зельеварению, когда никто меня, замухрышку, не замечал, и тем самым дал шанс на светлое будущее.
