Я перестала любить воскресенья в четырнадцать, когда отец, вдруг
возомнивший себя хорошим, стал забирать меня. У него давно была
новая семья, включая умницу-жену и прелестное дитя по имени Марк.
Оставив нас, ему, взрослому мужчине, недолго пришлось мучиться в
одиночестве. Вторая свадьба случилась через месяц после
развода.
Мне тогда было девять. Я носила каре и светящиеся кроссовки,
играла в куклы и засиживалась допоздна с «Гарри Поттером». Ну или я
думаю, что была такой. Все же я мало что помнила из того
периода. Только одно прочно врезалось в память. Мама и ее слезы.
Точнее, их отсутствие. Это я могла неслышно, под покровом ночи и
одеялом поддаться печали, заглушая ощущение брошенности. А будущее
определенно виделось мне в серых тонах. Но мама – ни разу. Я
замечала, как тускнели ее глаза, вспомни я что-то из прежней жизни,
но не более. Спустя мгновение она вновь улыбалась и принималась
заниматься привычными делами. Думаю, готовка и суета по
дому успокаивали ее. Как и то, что она не осталась одна. У нее
была я.
Все эти годы мы жили вдвоем. Беды, несчастья, плохие оценки,
безденежье – все пополам. А все хорошее порознь. Хотя нет. Мама
делилась робкими попытками со мной. А я… Я свою радость
замалчивала. Потому что быть безмятежной и беззаботной казалось мне
предательством.
Но мама была сильная, а значит, и я не имела права на промахи.
Или имела, но должна была тщательно их скрывать. Как вы поняли, я
за второй вариант. В двенадцать я впервые закурила, в тринадцать
попрощалась с девственностью, а в четырнадцать отец вспомнил, что я
пробный ребенок, и на мне стоит потренироваться. Тогда-то он и
объявился.
Мама была против. Но ограничить наши встречи не могла. По
закону, если отец не лишен родительских прав, значит, я обязана
подчиняться. Ну или как-то так. Я не вникала особо.
И теперь каждое воскресенье ровно в 10-00 за мной заезжает
безупречно чистый в любое время года черный рендж. И как он не
брезгует парковаться в нашем дворе?
Ах да. Я уже говорила, что ненавижу воскресения?
Мое знакомство с мачехой состоялось в торговом центре.
Объявившийся спустя пять лет отец пригласил туда маму и вынудил ее
прийти со мной. Я тогда не понимала, что меня ведут на смотрины, но
по настроению мамы чувствовала, это непросто поход по
магазинам.
На втором этаже шумного и многолюдного центра, где собраны
разные забегаловки, за одним из столиков нас уже ждали. Хотя мы
пришли вовремя. Еще издали я разглядела профиль отца (никогда
не могла забыть его, как не пыталась), а вот блондинка на против,
которой он нежно потирал руку, была для меня чужой. Аккуратно
уложенные волосы, высокие скулы, большие миндалевидные глаза,
неброский макияж, явно подчеркивающий важное и скрывающий изъяны, и
брендовая одежда, насколько я могла судить. Молодая и светящаяся
женщина словно только что сошла с картинки модного журнала. Такая
тонкая и лощеная. Искоса глядя на маму, мое внимание заострилось
на новых морщинах и усталом, помятом виде. Не
накрашенная, тусклая, в старом, поношенном пальто, она проигрывала
той барышне по всем фронтам.
И меня это злило! Черт! Как меня это злило! Почему он,
наигравшись с одной, решил, что имеет право идти дальше? Где же
выполнение клятвы «и в горе и в радости»? И почему мама вдруг
оказалась ненужной? А я?
Сжимая кулаки, я протыкала ногтями кожу, а стиснутая челюсть
ныла, отдавая в висках. Не хочу, не буду принимать это надувную
куклу близко к сердцу, я неудобная, я неправильная, я так легко
заменимая. И мне не нужен никто. И отец в том числе.
– О, вы уже подошли. Знакомьтесь, это Наталья, моя… хм… жена, –
взволнованно начал отец.
