Пролог
Я с остервенением стираю с рук
арабскую вязь росписи. Роскошь покоев наследного принца, сына эмира
Аль-Махаби давит на плечи. Кажется, потолок неумолимо опускается, а
вместе с тем двигаются и стены. Совсем немного, и они раздавят,
поглотят, как песчинку, ту, кто ещё совсем недавно была Кирой
Полянской.
Была. Здесь мне не оставили даже
прежнего имени.
«Не живи прошлым, - сказала вторая
жена эмира, Зейнаб, - так будет легче принять неизбежное».
Неизбежность в моем представлении
выглядела иначе. Апокалипсис. Война. Смерть.
И уж никак не Висам Аль-Махаби,
осмелившийся похитить меня и лишить всего, чем я жила прежде.
В просторных покоях полумрак. Я не
стала зажигать свет, мне не хотелось видеть роскошь своей золотой
клетки. И плевать, что большая часть интерьера была исполнена из
чистого золота. Я не птица. Я свободный человек!
Расшитая золотой нитью и настоящими
изумрудами абайя напоминает похоронный саван. Только мысли о том,
что я окажусь голая в руках этого шайтана, не даёт мне сорвать
традиционную одежду эмирата. Завитки и символы, которыми насильно
расписали мои руки, прожигают кожу, будто хну развели кислотой.
Сердце колотится, как ненормальное.
Так будет ещё очень долго. Я не смирилась. Меня бомбит от всего
происходящего!
Вскакиваю на ноги, уже в который раз
оглядывая свою золотую темницу в поисках выхода, или хотя бы
варианта побега. Ничего не меняется.
На окнах витые, ажурные решетки. Под
потолком подмигивают датчики движения. Дальше дверей не выпустят -
имение, вернее, дворец напичкан охраной, как улей шершнями. Я уже
пыталась выйти незамеченной...
Но сдаваться не буду. Взгляд
выхватывает из полумрака золотой торшер в виде развесистого
гранатового дерева. Если я попробую сломать покрытые золотом
«ветви» и сделать из них оружие...
По телу проходит холод. Страх. Не
потому, что я боюсь ранить или даже убить своего похитителя: я
слышала, как здесь наказывают за непослушание, и в первую же ночь
во дворце увидела это в кошмарном сне. Дебютном сне, ведь ранее мне
кошмары не снились. Что же будет за попытку нападения на будущего
эмира, думать не хотелось.
Что ж. Пригодится для иной цели.
Когда Висам явится потребовать своё право первой ночи, я просто
приставлю острый обломок к шее.
Захочет - подойдёт. Получит море
крови и мои предсмертные хрипы вместо струйного оргазма и стонов
экстаза. Торшер сделан на совесть. Шиплю, поранив ладонь о золотой
лист в темноте. Сил не хватает. Но я всегда была упрямой.
Расшатываю "ветвь" с остервенением, словно это мой ключ к свободе.
И когда она почти поддается, а я произношу вслух пожелания смерти
шайтану отнюдь не в цензурных эпитетах, раздаются несколько
хлопков.
Я подпрыгиваю на месте. Торшер
падает, звон бьющегося стекла поглощает персидский ковёр.
- Браво, Аблькисс. Ты наверняка
представляла на его месте меня?
Вам знакомо это ощущение, когда
кровь как будто леденеет в один момент, а ноги врастают в пол? Ты
понимаешь, что надо бежать, но не можешь сдвинуться с места? Именно
это произошло со мной.
Я оцепенела, обхватив плечи руками.
Ограненные изумруды впились в раскрытые ладони, уже израненные
листками торшера. Но я этого как будто не заметила.
Покои залил приглушённый, интимный
свет. Видимо, Висам держал пульт в руке и сидел в кресле у камина,
наблюдая из темноты за моей душевной агонией.
Белая кандура[i] свободно струилась
по его совершенному телу с бугрящимися мышцами. Я так и не смогла
привыкнуть к подобному облачению местных мужчин. В рассеянном свете
сверкали, словно два черных бриллианта, его глаза. На лепном лице
истинного сына арабских песков не было сейчас иных эмоций, кроме
предвкушения и триумфа.
Он сделал шаг ко мне. Я сглотнула,
осознав, что ткань традиционного одеяния почти не скрывает
обнаженного под нею тела.
