Сцена 1: Окно в прошлое
Снег за окном падал тягуче и бесшумно, словно время замедлилось, чтобы дать Диме шанс всё переосмыслить. Он сидел в кресле с вытертыми подлокотниками, обхватив ладонями альбом, который пах старым деревом и пылью. Каждый переворот страницы шелестел, как осенняя листва под ногами – звук, который он любил в детстве. За стеклом метель выписывала узоры, напоминающие незавершённые уравнения, а в комнате тепло печки сплеталось с морозным дыханием окна, создавая на стёклах паутинки инея.
На первой фотографии – деревянный дом, укутанный снегом. Дима провёл пальцем по потёртому краю, и в памяти всплыл запах хвои. Он закрыл глаза, и вот уже не семидесятилетний старик, а четырёхлетний мальчик, сидящий на полу среди разноцветных кубиков. Мать смеялась за кадром, а кубики, вопреки всем законам физики, складывались в башню, которая росла не вверх, а вбок, будто пыталась сбежать за пределы ковра. "Гляди, наш бунтарь!" – голос матери звучал так близко, будто она стояла за спиной. Дима открыл глаза и улыбнулся: на снимке угол комнаты, где отец, тогда ещё крепкий шахтёр с угольной пылью в морщинах, прятал улыбку в усы.
Следующая страница – школьная медаль на бархатной подушке. Дима помнил, как холодный металл жёг ладонь в день вручения. Отец тогда молча положил руку на его плечо, и этот жест значил больше, чем все поздравления. Но уже через год медаль лежала на дне ящика, придавленная чертёжными линейками и тетрадями с лабиринтами. В памяти всплыл тот вечер: Дима стоял у окна, а за стеклом сибирский лес рисовал тени на снегу, будто приглашая в свой бесконечный коридор. Он тогда нарисовал первый лабиринт – не на бумаге, а прямо на заиндевевшем стекле, и узоры метели смешались с линиями, превратив окно в живой холст.
Скрип кресла вернул его в настоящее. Дима потянулся к стакану с чаем – пар поднимался спиралью, повторяя траекторию снежинок за окном. В альбоме мелькнули лица: одноклассники на выпускном, университетские друзья в дымном клубе, Сергей с его вечным криком "Логика – клетка!". Но пальцы сами остановились на свадебном фото. Лена в платье цвета июльского неба смеялась, держа в руках кубик Рубика вместо букета. "А если слепым методом?" – её голос из прошлого переплелся с шелестом страниц. Дима коснулся снимка, будто пытаясь поймать солнечный зайчик, игравший на её волосах в тот день.
Тишину разрезал хрустальный звон – с полки упала стеклянная сфера с застывшей внутри снежной бурей. Дима наклонился, чувствуя, как ноет поясница, и поднял шар. Внутри, среди пластиковых снежинок, стояла миниатюрная фигурка мальчика с кубиками. Это был подарок Алины на его шестидесятилетие. "Деда, это же ты!" – её двенадцатилетний голосок звенел, как колокольчик. Он поставил сферу обратно, поймав собственное отражение в стекле – морщинистое лицо, в котором всё ещё светились глаза того самого мальчишки-бунтаря.
За окном ветер завыл сильнее, но в комнате было тихо, будто метель обтекала этот уголок времени. Дима потянулся к дневнику на соседнем столике – кожаная обложка потрескалась, как земля в засуху. На раскрытой странице, рядом с формулами, цветными ручками была нарисована головоломка: лабиринт, где вместо стен – строчки из Ницше. "Ответ жизни – не в верных выборах…" – его собственная запись 2020 года теперь казалась началом уравнения, которое он так и не решил.
Внезапно в камине треснуло полено, выбросив сноп искр. Дима вздрогнул, и фотоальбом соскользнул на колени. Последний снимок – он сам, лет сорока пяти, стоит перед мостом, который спроектировала Катя. Стальные арки взлетали вверх, как стихи Пушкина, переведённые на язык металла. "Вы научили, что даже сталь может быть гибкой", – сказала она тогда, а он в ответ рассмеялся: "Значит, я не зря спорил с отцом!"
