Великобритания, Лондон 1888г.
Жнец оставил в кухне остывающие тела слуг. На их губах все еще теплело молоко с лауданумом1. Некто решил усыпить их, чтобы те не мешались, но какое Жнецу дело до чужих помыслов? Значащиеся в списке души он заберет с минуты на минуту, а к слугам вернется позже.
Жнец вышел в тускло освещенный коридор, на стене слабо мерцал газовый рожок. Сгустившиеся от света тени выделялись пятнами на красной дорожке, разграничивая темные и алые, словно брызги крови, участки, ведущие в гостиную паласа2.
Джек научил Жнеца видеть различия между богатыми и бедными. Этот дом принадлежал к первым. До середины стены были отделаны дубовыми панелями, выше тянулся малиново-бордовый дамаст3. Его поверхность украшали свитки с японской живописью и веера с иероглифами. На угловом столике возвышались изысканные фигурки слонов, вырезанные из дерева. Жнец уловил дивный аромат сандала. В последнее время он все больше уделял внимание тому, что видит, чувствует и осязает. Под потолком небольшой, узкой гостиной сверкала марокканская люстра из разноцветного муранского стекла. Свет отражался от мозаики и радугой скользил по стене, завораживая взгляд. Дивная вещица, Жнецу захотелось такую же, стоит обратиться к Джеку за советом, где ее можно приобрести. Он должен знать – его единственный друг в мире живых. В углу лестницы поблескивала массивная статуя Будды из бронзы и малахита.
Здесь было вполне уютно, а не бедно или помпезно, как в попадавшихся на пути Жнеца домах. Видимо, хозяйка отличалась хорошим вкусом, каждая деталь на положенном месте. Жнецу нравилось чувствовать мягкость персидского ковра под ногами, ощущать гладкость покрытых лаком деревянных панелей, с интересом вдыхать ароматы дома. От созерцания его отвлек шум на лестнице.
Жнец устремил взор на мужчин, стоящих слишком близко, даже несколько интимно, и услышал знакомый чавкающий звук. Убийца – а это был именно он, – в длинном плаще, шляпе и маске, медленно вытащил японский нож из груди черноволосого джентльмена. Жнец сразу узнал редкое для Великобритании оружие: самурайский нож танто с рукоятью из японского дуба, крест-накрест оплетенной шелковым шнурком. Жнецу доводилось видеть его пару раз, когда он забирал души с торговых кораблей.
Джентльмен осел на пол – на расшитой золотыми нитями парче индийского халата расплылось кровавое пятно, один тапочек с закругленным носом упал с его ноги, сделав облик несуразным, словно после выпитого алкоголя. Мужчина смотрел на убийцу остекленевшим взглядом затухающих серых глаз. Жнец потянулся было к умирающему, как тишину гостиной нарушил пронзительный крик. На верхних ступенях, прижимая руку ко рту, стояла и тряслась от страха миловидная женщина с собранными в пучок пепельными волосами. Ее фиалковые глаза широко раскрылись, руки задрожали, но даже гримаса ужаса и боли не испортила ее привлекательности. О да! Жнец отметил эту несколько потустороннюю красоту. Словно она была из другого мира. В ее волосах он заметил седину, хотя для такой молодой особы это было странным.
– Убийца! – крикнула она, сбежав по лестнице, и хотела броситься к мужчине в халате, но захрипела, схватившись за перерезанное горло, между тонких нежных пальцев заструилась яркая кровь. Она заливала вздымающуюся под шелковым платьем грудь, пока женщина не сползла по стене, осев рядом с убитым джентльменом. Но ее по-прежнему живой взгляд был прикован совсем не к убийце, а к лестнице. У перил замерли две детские фигурки: черноволосый мальчик лет тринадцати в костюмчике и чулках в клетку держал шестилетнюю сестренку за тонкую ручку. Девочка прижимала к груди куколку, и невозможно было понять, кто же из них больше похож на игрушку. Настоящая кукла или же девочка с фарфоровой кожей, большими глазами в обрамлении пушистых ресниц и очерченными пухлыми губками. По ее узким плечам струилась волна пепельных волос.
