Невольные

В конце их тоннеля не будет света…

Упав на грязное одеяло между двумя мужчинами, Сара сделала глубокий вдох. Она машинально коснулась одного рукой, плечом прижалась ко второму. И вдруг поймала себя на том, что думает не о боли, не о холоде, а о том, что чувствует.

Ещё не так давно у неё было всё: крыша над головой, вещи, деньги… Кроме покоя. Сара громко усмехнулась, чем привлекла внимание парней. Ирония в том, что теперь у неё не осталось ничего, даже этой самой спокойной жизни, которой она так и не знала.

А сейчас, здесь, в этой вонючей дыре, где каждая минута могла стать последней, её неожиданно окутало странное чувство. Она не знала, как его назвать – оно не было любовью, не было близостью. Но рядом с ними она чувствовала себя живой.

Один – заботливый, слишком внимательный. Другой – крепкий, суровый, словно скала, за которой можно спрятаться, когда мир рушится.

Всё равно Сара чувствовала – это мгновение принадлежит только ей. Мир давно доказал, что он легко забирает то, что у тебя есть. Но одно она поняла ясно – она ни за что не променяла бы то мгновение, в котором она вдруг почувствовала себя не брошенной, а нужной.

Да, хищник всё равно придёт за своей жертвой. Но пока он в пути, она будет жить. Жадно. До последнего вдоха.

Дилан спустился в подземный тоннель за вокзалом – старое кишкообразное нутро города, забытое всеми, кроме тех, кому больше некуда было идти. Здесь не пахло человеческой жизнью – только плесенью, гнилью, старым жиром и засохшей мочой, въевшейся в потрескавшийся бетон. Стены были покрыты слизистой чёрной копотью, а с потолка вечно капало то водой, то, чем похуже. Слева, вдоль тоннеля, протянулась толстая ржавая труба, от которой всегда шёл пар. Иногда она шипела, иногда гудела, как будто вот-вот лопнет. Но пока она пыхтела и грела – значит, можно было оставаться тут жить. Дилан знал: если труба остынет, ему придётся искать новое место для существования, чтобы не сдохнуть.

Это было самое дно. Ниже – только могила под землёй, которую ему всё равно никто не выкопает.

Тусклая аварийная лампочка на стене мигала, грозясь потухнуть на совсем в любой момент. Света было недостаточно, он освещал лишь порванный, заляпанный грязными пятнами старый матрас возле трубы, на котором сейчас кто-то лежал, свернувшись клубком.

Дилан сунул руку в карман брюк и нащупал там ржавый, тупой нож. Подкрался ближе, резко схватил лежащее тело за плечо и развернул к себе лицом.

Было очевидно, что это девчонка. Но, к удивлению Дилана, она даже не вздрогнула и не испугалась от неожиданности. Просто посмотрела на него заспанными, мутными глазами. Веки опухли, губа была разбита, из-под капюшона выбивались светлые пряди, прилипшие к засохшей крови на щеках.

– Кто ты, мать твою? – спросил он, продолжая крепко удерживать девушку за плечо.

– А ты что, хозяин этого богатого и уютного жилища? – прохрипела она.

– Это мой угол. Я тут с осени живу.

– А я тут погостить решила.

– Значит, ты плохо выбрала район.

Она попыталась приподняться, но тут же села обратно, прижавшись спиной к трубе. Её лицо исказилось от боли.

– Если собираешься меня вышвырнуть – давай. Только по лицу не пинай, и так уже всё болит.

Дилан удивлённо уставился на неё. За всё то время, что жил на улице, он навидался всяких – бездомных, таких же, как он, торчков, полных отморозков. Но эта… она выбивалась из общей массы. Явно не пьяная, не под кайфом. На ней был почти новый спортивный костюм и свежая зимняя куртка. Не та одежда, которую тащат с помойки. И поехавшей она не выглядела. Просто… как будто ей было абсолютно похрен. На него. На то, где она сейчас находилась. На саму себя.

– Имя? – коротко спросил он.