1852 год
Афина вышла на балкон спальни и остановилась, очарованная восхитительным пейзажем, который открылся перед ней. Природа Греции казалась божественно прекрасной, но ничто не могло быть красивее, чем лазурная гладь Коринфского залива.
Лучи заходящего солнца золотили берег. Вдали он был пурпурным, а затем – там, где море сливалось с небом, туманно-серым.
Позади дворца солнце отбрасывало фантастические тени на горы, на фоне которых летний дворец принца на Парнасе светился, подобно жемчужине.
Все казалось девушке окутанным завесой тайны. Впрочем, еще в Англии она не сомневалась, что Греция окажется прекраснее, чем представлялась ей в самых смелых мечтах.
Всю свою жизнь она грезила о том дне, когда ступит на землю Древней Эллады.
Ее бабушка, вдовствующая маркиза, еще в детстве рассказывала ей легенды о греческих богах и богинях, о козлоногом Пане, который резвится в тени оливковых рощ, о Зевсе, величественно восседающем на Олимпе.
В то время, когда другие дети читали сказки о Золушке, о Гансе и Гретель, Афина восхищалась мифами о богине, имя которой носила.
Однако в Англии никто не называл ее Афиной. Для родных она была Мэри Эммелин, для остальных – леди Мэри Эммелин Афина Уэйд, дочь четвертого маркиза Уэйдбриджского, а стало быть, весьма заметная в высшем свете особа.
Солнце опустилось еще ниже. Теперь все море засверкало мерцающими золотыми искрами. Под прозрачным небом это сверкание казалось почти ослепительным.
Девушке вспомнились слова бабушки: «Греки никогда не устают описывать обожаемый ими свет, будь то блеск влажных камней или песка, омываемого морем, или рыбы, переливающиеся живым серебром, когда их вынимают из сетей. Да и их храмы возносятся к небу подобно столпам ослепительного света».
«И я чувствую то же самое», – подумала Афина, вспомнив сегодняшнее раннее утро, когда, любуясь «розовоперстым рассветом», она представляла себе прекрасного Аполлона, который скользил по небу в своей колеснице, рассылая вокруг потоки света, изгоняя силы тьмы.
Аполлона она привыкла воспринимать как реальное существо. Бабушка говорила ей, что он – это не только солнечный свет, но и луна, и планеты, и Млечный Путь, и предрассветные звезды.
– Он искорка на морских волнах, – часто говорила внучке вдовствующая маркиза, – сияние человеческих глаз, огоньки, видимые далеко в полях даже в самые темные ночи.
Афине вспомнились строчки Гомера: «небо расчисти и дай нам увидеть его своими глазами». Она перечитала все стихи поэтов Древней Греции, которые смогла найти и которые славили свет. Нередко машинально Афина произносила про себя строки из оды Пиндара:
«Все мы тени, но когда Боги даруют свет, этот божественный свет падает на людей».
«Упадет ли когда-нибудь божественный свет на меня? – думала девушка. – А если упадет, что я тогда почувствую?»
Заходящее солнце уносило с собой молитву, которая рвалась из ее сердца. Но Афина знала, что внизу ждали, когда она спустится к ужину.
Она закрыла балкон и вышла на площадку лестницы.
Ее взгляду предстал изящный изгиб перил, мозаика, украшавшая белые стены, и снова золотистый свет омыл девушку своим потоком, струясь сквозь высокие окна, из которых можно было видеть прекрасные цветы в саду.
На мгновение она замерла на месте, восхищенная красотой внутреннего убранства дворца, и тут услышала мужские голоса. Говорили по-гречески:
– Так вы хотите сказать, что у вас нет никаких известий о его высочестве?
Афина узнала низкий, властный и грубоватый голос гофмейстера принца, полковника Стефанатиса.
– Да, сударь, – ответил чей-то юный голос. – Я побывал повсюду, где вы мне велели, но нигде не обнаружил следов его высочества.
Короткую паузу вновь нарушил полковник Стефанатис.
