Николь
Мне снова снится Демидов, и я просыпаюсь. Даже во сне
он меня оставить не может. Хотя глупо отрицать, что я по нему первое время не
скучала. Было такое чувство, будто потеряла что-то своë, родное.
Хотелось набрать его номер и позвонить, я усилием воли
себя сдерживала. Даже если Кирилл простит меня за побег, его родители будут
против. Наши семьи давно враждуют, и это всем известный факт. Я решила
окончательно, что порву с прошлым, начну с чистого листа. С отметки нулевой
километр. И я начала.
Курсировала между клиникой и съёмной квартирой.
Операции делали в несколько этапов, уменьшили нос, потом чуть подправили скулы,
последним изменением был подбородок. На остальное я не жаловалась.
Да, первые шаги к красоте были болезненными и
трудными, но с каждой операцией я чувствовала, как мне становится легче.
Душевное равновесие приходит в норму. Наконец, всё будет хорошо. Глаза не
исправить, они так и останутся разного цвета, но в крайнем случае можно линзу
купить.
В это время я ни с кем не общалась, кроме Риты и отца.
Названная сестрёнка сказала, что Демидов меня искал, а потом исчез из города.
Она и о матери мне докладывала, та вычеркнула меня из своей жизни, будто и не
рожала никогда. Я запретила упоминать маму. Ничего не хочу о ней знать. Случись
чего, я даже на похороны не поеду. Раз у неё больше нет меня, то и у меня нет её.
Заставляю себя встать с кровати и плетусь в душ. В
уборной — большое зеркало. Теперь я смотрю на себя с удовольствием. Хирург
постарался на славу, даже шрамов не видно. Не зря я отдала такие большие
деньги. Нисколько не пожалела о том, что осталась без перспективы наследства. У
меня достаточно средств для жизни.
Никакие деньги не дадут тебе душевного спокойствия и
равновесия, если его в принципе нет. Ты будешь купаться в деньгах, но
чувствовать, что твоя жизнь в руинах. Подозреваю, что не все олигархи так
думают, но раньше я именно так себя ощущала.
Теперь работаю простым бухгалтером. Имею двухкомнатную
квартиру с недорогой мебелью и скромным ремонтом. И как бы это странно ни
прозвучало, я счастлива. Надо мной не довлеет властная мать. Никто не смотрит
косо. Все знают меня, как Николь Михайловну Ростоцкую. После душа захожу на
кухню. Современная кофемашина, запрограммированная на определённое время, уже
выливает в кружку мой кофе. Утром только так — пара бутербродов и кофе. В обед
поем вместе с девчонками в столовой при фабрике. Вечером иду к отцу поздравить
его с днём рождения.
У папы дружная и любящая семья. Помню, как тряслась,
когда отец привёл меня в свой дом. Он представил меня как дочь и, о чудо, все
приняли хорошо.
— Михаил рассказал нам о тебе. Жаль, что твоя мама не
давала вам видеться столько лет. Как бы ни было, это неправильно. Я бы ещё
поняла, если бы Миша был уголовником или наркоманом. В нашем доме всегда тебе
рады, Николь, — сказала мне папина жена.
Со временем мы с Татьяной подружились, она заменила
мне маму. Попросила называть на «ты» и по имени.
Быстро пью кофе, зачем-то вспоминая прошедшие месяцы.
Потом несусь одеваться и на выход. Опаздываю. Куртку уже застёгиваю на бегу.
Мне ещё машину прогревать и до работы ехать.
Наша фабрика построена ещё в царские времена. Потом
она претерпевала изменения. При советах построили большой административный
корпус на месте старого. Говорят, тут сидела куча сотрудников, в том числе
начальники цехов. С приходом «новых русских», фабрика пару раз переходила из
рук в руки. Был кризис. Люди еле выживали, тут уж не до конфет и шоколада. И
вот последний владелец, при котором я и работаю, сократил штат администрации.
Он оставил минимум людей. Начальников цехов переселил туда, где им и положено быть.
ПТУ, располагавшееся при фабрике, закрыли. Административное здание
отремонтировали и сделали офисный центр. Стали сдавать кабинеты в аренду. Наша
фирма, под названием «Грандвир», занимала два последних этажа.
