Глава 1.
Девочка на холме
Вечером через ту часть леса, где ни
мужики не рубили сосен, ни дети не собирали малины, медленно
пробиралась ватага людей. Все они были разного возраста – от
безбородых юнцов до тех, кто годился им в отцы, на всех была
напялена разная одежда – от белых крестьянских рубах до парчовых
кафтанов боярской знати. Казалось, ничто и не связывало это
сборище, кроме дороги, которую они прокладывали в нехоженых местах,
да еще страха перед рослым человеком, шедшим во главе отряда. Он
никогда не озирался и, похоже, не боялся ни дезертирства отстающих,
ни удара в спину, которого, судя по злому выражению некоторых лиц,
вполне можно было ожидать.
Тем временем заметно темнело, в
воздухе появились комары, а где-то в отдалении завыл волк, будто
жалуясь людям на тяготы жизни или призывая их вспомнить свои.
Казалось, путники поняли зверя и прониклись его чувствами, потому
что раздраженных взглядов становилось все больше и больше. До
какого-то момента даже самые храбрые еще сдерживали языки, но потом
началось глухое ворчание, а затем из задних рядов донесся одинокий
голос:
– Когда привал, Федька?
Передний человек, к которому явно
относились эти слова, даже и бровью не повел, и лишь тогда, когда
другой человек повторил тот же вопрос, буркнул:
– А тебе какое дело? Знай шагай
вперед!
– Это ночью? Тогда только сычи
летают!
– Ноги ноют и кони устали!
– И брюхо сводит, а на ходу толком не
поешь!
– Дело говорят, Федька, слушай!
Тот, кого называли Федькой,
обернулся, и все разом умолкли. Выждав с полминуты, Федька
произнес:
– Ишь расквакались, ровно лягушки!
Через версту али две полянка будет, там заночуем!
Недовольство утихло, и все прибавили
шагу, а некоторые принялись понукать пару лошадей, тащивших большую
повозку, крытую холстиной. Федька не врал: вскоре ватага выбралась
на ровное место, на котором виднелись лишь одинокие кусты да
небольшой голый холмик, не то естественного происхождения, не то
неизвестно чья забытая могила. Услышав журчание ручья, текшего
неподалеку, более молодые и нетерпеливые кинулись пить и принести
воды остальным; другие побежали за хворостом, и вскоре на поляне
уже вовсю полыхал костер. Люди расположились возле него; одни, едва
откусив принесенного из повозки хлеба, тут же уснули; большинство
жадно вонзали зубы в вяленое мясо и по очереди пили пиво и мед из
горла больших бутылей. Лошадей выпрягли, спутали им ноги, и они, не
отходя от повозки, принялись щипать траву. Только Федька, казалось,
не испытывал потребности ни в еде, ни в питье, будто бы голод и
жажда так же мало брали его, как и усталость.
После ужина все легли, но сон ко
многим не шел: беспокойство о прошлом и о будущем отгоняло его.
Несколько человек, неосторожные в выпивке, принялись в десятый раз
рассказывать товарищам историю своей нелегкой жизни; те лениво
слушали. Тревоги добавляло еще и то, что никто, кроме самого
Федьки, этих мест не знал. Солнце зашло, и тени от кустов стали
принимать самые причудливые формы, будто бы руки каких-то неведомых
существ тянулись к отдыхающим, не то гостеприимно приглашая
задержаться подольше, не то угрожая неведомой и страшной расправой.
Чтобы сбить гнетущее настроение, кто-то из тех, что лежали ближе к
костру, произнес:
– Слыхал я, в этих местах клад
есть.
– Какой? – сразу откликнулись
другие.
– А Бог его знает! В городе баяли –
богатая сторона.
– Не всему верь. Добыча нынче
малая.
– Вот и говорю – хорошо бы клад
найти.
– Ага, найдешь, да не подступишься! У
меня брательник из-за кладов этих землю грызет.
– Ну, я не таков.
– Дурак ты – умение надобно!
– Есть оно у меня – в столице говорил
с кладоискателями.
– Вот отыщешь хоть один – и поверю в
твое уменье.
