Летний день медленно угасал. Солнце уже палило не так сильно, как в разгар дня. Поднявшийся ветерок принес долгожданную прохладу. Он волной пробежал по густой траве на поле и раздул темную юбку женщины, бредущей по неширокой дороге. Она подняла голову и убрала с лица темные волосы, что выбились из-под платка. Странница бережно прижимала к себе большой сверток. На спине ее висел, давя на плечи, большой, туго набитый мешок. Немного впереди бежала крупная черная собака. Женщина остановилась и посмотрела вперед, туда, где темнела стена далекого еще леса. Сверток в ее руках вдруг тихонечко запищал, в нем кто-то завозился, а уже через мгновение воздух огласил требовательный вопль. Женщина тут же сбросила мешок с плеч и опустилась на траву возле дороги. Собака, убежавшая было вперед, вернулась и сунула свой черный мокрый нос в сверток. Женщина чуть раздраженно отмахнулась от нее, и псина послушно улеглась рядом, опустив большую квадратную голову на вытянутые лапы. Странница уложила вопящий комок себе на колени и осторожно развернула его. Под тонким лоскутным одеяльцем оказался ребенок – совсем еще маленький, скорее всего, он родился не больше пары недель назад. Лицо молодой матери озарилось нежностью. Она ласково заворковала с малышом, но плач не унимался до тех пор, пока во рту младенца не оказалась материнская грудь. Плач тут же сменился чмоканьем и урчанием. Женщина засмеялась, а потом тоже затихла, чуть покачиваясь, ожидая, пока ее дитя насытится. Она вновь вздохнула и подняла лицо, чтобы ветерок обдувал его своим дыханием.
Несмотря на усталый вид, запыленное темное платье и небрежно повязанный платок на голове, странница была красива. У нее были тонкие изысканные черты лица, большие прозрачно-зеленые глаза, опушенные черными ресницами. Ее резковатые темные брови придавали облику остроту и решительность. Вьющиеся волосы под небрежно повязанным платком были непривычно короткими и едва достигали плеч. Женщина была молода, ее кожа, чуть обожжённая солнцем, еще не узнала морщин, а тело было сильным и стройным.
Ребенок у материнской груди наелся и мягко выпустил из мокрого нежного ротика сосок. Он снова мирно спал, не заботясь более ни о каких временных неприятностях.
– Моя Кейтлин, – прошептала женщина, склоняясь к розовому личику и целуя его. – Ты снова мокрая, малышка.
Она дотянулась до своего мешка и ловко выудила оттуда кусок ткани. Перепеленав малышку, отчего та даже не проснулась, мать вновь поднялась на ноги. До темноты необходимо было добраться до леса, именно туда она направлялась. Вновь закинув за плечи мешок, женщина продолжила путь. Близость цели подгоняла ее, заставляла усталые ноги двигаться быстрее.
Лес оказался не так далеко, как ей думалось. Сначала поле то и дело стали прорезать островки кустов и поросли тонких деревьев. Постепенно деревья стали выше, сильнее. Их кроны временами совсем закрывали небо, заставляя вечернее, почти скатившееся к горизонту солнце, исчезать, а все вокруг тонуть в густой тени.
Женщина остановилась, осмотрелась, будто отыскивая известные ей ориентиры, а потом нырнула под лохматые ветви елей. Черная собака уже с ворчанием рыскала в ближайших кустах. Вечерний лес звенел птичьими голосами, из-под ног выскочил какой-то маленький зверек и бросился наутек. Ветки то и дело били по лицу, кочки заставляли спотыкаться. Попав лицом в липкую паутину и с недовольством снимая ее нити с себя, женщина вновь остановилась. Она закрыла глаза, прислушалась, а потом вдруг улыбнулась, как будто получила ответ на мысленный вопрос. Тихо нараспев она начала читать слова на непонятном языке. Слова лились плавно, с ровным ритмом. Они были похожи на странную, но красивую песню. Но вот женщина замолчала. Она аккуратно прижала к себе ребенка одной рукой, а другой вновь обнажила свою белую грудь. Наклонившись, странница чуть сжала ее, и на землю тонкой струей брызнуло молоко. Оно с легким шипением просочилось сквозь траву и мгновенно впиталось в почву.
