Среда, 12 мая
Пишут. Все вокруг что-то пишут. Вернее, один, тот, который считает себя самым умным, что-то говорит, а остальные торопливо выводят каракули в тетрадях, пытаясь сохранить милостиво отсыпанные им крупицы мудрости. Если бы они только знали, насколько они все смешны и ничтожны. И тот, кто уже почти полтора часа что-то бубнит про новые экономические реалии, и те, кто старательно конспектируют его бубнеж. Неужели они на самом деле так глупы? Неужели они действительно думают, что все эти записанные в тетрадки осколки чужого знания им чем-то помогут? Какая чушь! Все это абсолютно лишено всякого смысла. Видимость. Иллюзия. Иллюзия возможности. Иллюзия успешности. Когда-нибудь, у каждого в своем возрасте, эта иллюзия рассеется, и большинство сидящих с ним в одной аудитории поймет, что все эти записи, все эти бдения над конспектами и ночная зубрежка ничего не значат. И даже, возможно, полученный некоторыми из них красный диплом, он тоже ничего не значит. Все решается совсем не здесь и совсем другими людьми. И сегодня, если в последний момент ничего не изменится, у него будет шанс оказаться там, где принимают решения. Настоящие, а не эту всю бутафорию, которую…
– Молодой человек, я к вам обращаюсь!
Надо же, оказывается, владыка кафедры покинул свои владения и теперь нависает прямо над ним, пытаясь взглядом не то пригвоздить нерадивого студента к скамье, не то испепелить его прямо на месте. В любом случае над взглядом надо еще поработать, а то что-то ничего не воспламеняется.
Вы можете повторить мое последнее предложение?
Ох, Иван Филиппович! Это надо уметь быть таким нудным! Повторить. Почему вообще что-то за кем-то надо повторять? Но ведь если промолчать, тоже хорошего ничего не будет, так просто от этого ходящего вместилища экономической теории не отделаешься.
– Последнее предложение? Пожалуйста. Если дословно, вы сказали так: «Молодой человек, я к вам обращаюсь». Я все правильно процитировал? Думаю, если кто-то не успел законспектировать, сейчас как раз был второй шанс.
А вот сейчас в профессорском взгляде точно что-то мелькнуло. Огоньки. Огонечки. Кажется, еще немного, и Иван Филиппович и впрямь начнет метать молнии.
– У вас прекрасная память, юноша!
Ого! Похоже, наш знаток-теоретик решил все же не строить из себя громовержца.
– Думаю, с такой памятью в ближайшую сессию у вас проблем не возникнет. Хотя, я могу и ошибаться… Вскоре у нас с вами будет возможность во всем убедиться непосредственно. Так сказать, в процессе.
О, это уже можно трактовать как скрытую угрозу. Впрочем, не такую уж и скрытую. Ну, ничего, будет сессия, будет и зачетка. Сейчас, пожалуй, не стоит раздувать дискуссию.
– А всем остальным могу сказать лишь одно – на сегодня лекция закончена. Спасибо за внимание. Естественно, на вас, молодой человек, моя благодарность не распространяется.
Не распространяется благодарность его, ужас какой. Ну, ничего, это как-нибудь пережить можно. Сейчас главное просто до вечера продержаться, потому как все остальное не имеет никакого значения. А вот вечером… вечером он скажет все, что думает.
Лишь бы только они согласились выслушать. Лишь бы только они вообще согласились.
***
Вырвавшись вперед, он разогнал «Хонду» до ста километров. Конечно, можно было прибавить еще, но дорога была довольно узкой, и ему периодически приходилось возвращаться на свою полосу, уступая дорогу несущимся навстречу большегрузным машинам. Но сейчас впереди было относительно свободно, лишь вдалеке был виден одинокий внедорожник, но это не фура, с ним можно разъехаться, и не возвращаясь в поток, уныло плетущийся за медлительной бетономешалкой. Жора крутанул рукоятку, и мотоцикл послушно ускорился, на электронном табло замелькали, обозначающие скорость числа. Сто двадцать, сто сорок, сто шестьдесят…
