- Шел святой мармеладовый Елпидий
через гречишное поле, нес в подмыхах водицу колодезну…На этих
словах моя бабулечка два раза побрызгала на меня водичкой из
стакана и продолжила, аки коршун, кружить вокруг больничной
кровати, приговаривая слова заговора, которые она помнила
наизусть.
Вообще, в детстве, когда я был совсем
маленький и болел, она мне помню повторяла что-то из разряда: «У
кошечки заболи, у собачки заболи, а у Лешенки не боли»… О смысле
этих слов я никогда не задумывался, пока в один из дней такого
бабулечкиного «наговора» не сдох наш пёс. Я рыдал с таким надрывом,
что мамка начала волноваться о том, чтобы соседи не позвонили в
соцзащиту. Успокоили меня совершенно бесхитростным для детства
образом – мороженкой и мультиками. Выть на всю хату, как раненый
вепрь, я перестал, но еще долго, глядя на мультяшных кота и мышь,
вытирал кулачком бегущие по щекам слезы. Сейчас смешно вспоминать,
а в пять лет это был реальный стресс! Еще бы! У Шарика из-за меня
«заболело»!.. Я же вчера кашлял, бабушка наговор читала и на
следующий день вот это вот всё… То, что собакена задавил на самом
деле грузовиком сосед дядя Гриша – это все для детского мозга были
частности, я реально чувствовал свою вину.
С той поры прошло много лет. Я часто
болел, но вот заговор про «у собачки и у котика заболи…» больше от
бабули не слышал ни разу в жизни. Бабулю можно было понять. Кроме
собакена у нас еще оставался кошак, и, если бы эта тварюга (не дай
Бог!) после такого же «наговора» склеила лапы, от моего рева
соседям бы пришлось не только соцзащиту вызывать, но и самого
Вельзевула, чтобы успокоить «разбушевавшегося Лешеньку». Наговор
про котика и собачку был забыт, а в нашей домашней библиотеке с той
поры появилась небольшая книжица под названием «Стопятьсот
заговоров от кашля и поноса Поволжской целительницы Зинаиды
Моисеевны Псайдак». Если меня прихватывала какая-нибудь хворь,
бабушка брала эту книгу и читала что-нибудь оттуда.
Мамка в это время, кстати, несмотря
на свое медицинское образование и полный скептицизм в вопросах
религии, не вмешивалась, уважая «бабушкину мудрость» (обычно именно
этими словами маман называла старческий маразм). Поила меня
таблетками, микстурами, под магические пассы и зловещий бабушкин
шепот. Через пару дней все проходило. Что именно помогало мне – фиг
знает, но и маман и бабушка, тут уж как пить дать, уверены были
каждая в своем методе.
Вот и сейчас бабушка «кастовала»
очередное магическое действо, а маман, не мешая ей, сидела рядом на
стульчике, читая мою медицинскую карту.
Получив мое письмо, они чудесным
образом (хотя каким «чудесным образом»… дорогие адвокаты помогли)
вернулись домой и еще успели застать меня в больнице. Я, если
честно, этим фактом был немного расстроен, ибо вполне был уверен в
том, что со всем могу справиться сам.
- Мам… - тихонько, чтобы не отвлечь
бабулю, обратился я к сидящей на стуле мамке. – Со мной уже все в
порядке… Моему здоровью ничего не угрожает…
- Да, да… - не поднимая усталого лица
от медицинской карточки, ответила маман. – Я просто хочу убедиться…
С врачами твоими поговорить хочу.
После этих слов она кивнула бабуле,
давая ей понять, что пора уходить.
- Шел Елпидий через сосновый лес, нёс
в ноздрях мармеладовый крест… - наконец, бабулечка, увидела мамкин
жест и, сбившись, раздраженно заметила: - Любочка, ну я же не
дочитала заговор! Сколько раз просила тебя, не сбивай меня во время
важной работы!
- Потом! – весьма жестко отрезала
маман. – Лешеньке нужно больше отдыхать. Пусть спит. Мы к нему еще
завтра придем, а пока пошли искать врачей.
Поцеловав меня в лоб, они дружно
вышли из палаты, и я остался один.
