Продолжение серии по следственным материалам Дмитрия Шадрина.
Как и для предыдущих новелл: не рекомендуется читать любителям чисто детективных историй и людям с тонкой скрепно-духовной психикой.
Отец и брат уже дважды побывали в России, а я откладывал визит и отправился лишь совсем недавно.
Ненадолго.
И планировал ненадолго, потому что оба сородича укорачивали свое пребывание, возвращаясь, без неожиданных каких-то причин, раньше срока. И без внятных объяснений. Просто, вроде как, «чувство возникло – нечего там, особенно, делать». Про «особенно», впрочем, ясности добиться не удавалось, а тем более – в планах такого ничего и не значилось.
Надо вспомнить, «не тяга» на родину вообще характерна для разных поколений нашей эмиграции.
Советская власть, в смысле возвращения, иногда напрягалась, а особенно после Второй мировой войны: заманивали Бунина, Бердяева, гениального шахматиста Алехина, и вообще: «ждем всех-всех…»
Некоторые купились, но из крупных имен – никто.
Хотя колебались.
Бердяев прочитал лекцию в советском посольстве, что считалось знаком крайней лояльности, Бунину уже запустили в печать сборник избранных произведений, Алехину предлагали хороший гонорар (а он реально нуждался) за матч с Ботвинником, другим тоже что-то…
Нет, соскочили!
И тогда Родина сурово сдвинула брови.
Она у нас и при ответной любви может по кому угодно проехать, а тут такая бесчувственность.
Оттянулись на вернувшихся и тех, кто оказался на оккупированных территориях: знаменитого певца Петра Лещенко схватили в Румынии прямо после концерта – скоро расстреляли, и посадили за решетку его жену. Коллегу Бердяева философа и историка Л. П. Карсавина арестовали в Прибалтике, когда тому было уже под семьдесят, – умер через два с половиной года в лагерях. А большинство добровольно вернувшихся пересажали, и не все дожили в заключении до амнистии 53-го года.
Добрые люди уже говорят: «Это ж когда-а? Да еще Сталин!»
Стоп-стоп, могилу кровопийцы каждый год в декабре и марте заваливают цветами, причем в большинстве это делают граждане, бывшие при нем только подростками или еще не жившие; в очереди стоят, и цветы несут за собственные деньги. А в конкурсе «Имя страны» Сталин оказался на втором месте, хотя по слухам – его сдвинули вниз для Александра Невского.
Удивительно (даже если убрать/?/ уничтожение миллионов): маленький, рыжий, с щербатым противным нерусским лицом, с сильным акцентом и отсутствием каких-либо ораторских качеств – он стал предметом трепетного поклонения именно, и прежде всего, русских людей. В отличие от Гитлера, сумевшего быстро наращивать благосостояние простых немцев, Сталин ничего не делал в этом направлении. Напротив, коллективизация разорила деревню, и все тридцатые годы она пребывала в такой бедности, что многие говорили: «стало полегче, когда немцы пришли».
Кошмарный поток похоронок во время Войны.
А после – несколько лет беспощадной эксплуатации аграрного населения, около 2 миллионов смертей от голода; это там, где продовольствие и производилось – крестьяне получали пищевой мизер на трудодни.
А вот такой документальный штрих к портрету той страшной эпохи.
Старший на полпоколения коллега отца рос простым сельским парнем.
С Войны в их колхоз не вернулся никто.
Это в кино у нас любят показывать как мужчины возвращаются после победы, женщины, рыдая от счастья, встречают, а какая-то ищет глазами среди новых прибывших любимого своего и… опять не находит.
Всё было прямо наоборот: множество уже уставших ждать глаз, и редкие вернувшиеся счастливчики. «Повезло одной на три села вокруг», – из стихов Роберта Рождественского про мать, к которой вернулись оба сына. Нереальная почти ситуация.
