Москва.
25 сентября 2028 года
Создатель первой в мире фотографии Жозеф Нисефор Ньепс вряд ли предполагал, что его изобретение когда-либо станет причиной гибели людей. И уж точно не догадывался, что спустя двести лет в мире, производящем полтора триллиона снимков в год, запись изображения с помощью оптических излучений будет использована в таких неприглядных целях, как шантаж, вымогательство, шпионаж. Его творение, пережив создателя, многократно усложнилось и в итоге обрело форму, неподвластную разуму творца. Из безобидного развлечения превратилось в орудие, способное разрушать человеческие судьбы.
Двенадцать фотографий, лежащих в черном кейсе у меня на коленях, были сделаны как раз с этой целью – уничтожить жизнь человека. Влиятельного богатого человека. Неверного мужа ревнивой жены. Гораздо более богатой и влиятельной, если судить по условиям их брачного контракта.
Он был уверен, что все продумал. Каждая деталь – комплекты сменной одежды, парики, очки с темными стеклами, оплата исключительно наличными – служила цели обмануть возможного соглядатая. Он делал все, чтобы его невозможно было поймать. Вела ли изменника любовь или страсть к авантюрам – неизвестно. Но мне пришлось изрядно попотеть, прежде чем получить свои двенадцать фотографий. Двенадцать доказательств его супружеской неверности.
Я остановился у банка за двадцать минут до его закрытия. Напротив здания меня уже дожидался красный спортивный «ауди», внутри угадывался женский силуэт. Оставив конверт с фотографиями в ячейке, я вышел из банка, подошел к автомобилю и, дождавшись, когда стекло немного опустится, протянул заказчице ключ и доверенность на однократный доступ к ячейке. Взамен изящная рука приложила к стеклу смартфон с подтвержденным денежным переводом. Взглянув на шестизначную сумму, я убедился, что сделка завершена, и вернулся в машину. Перед глазами мелькали крошечные черные точки, шея окостенела, звуки приобрели болезненную отчетливость. Я чувствовал признаки надвигающейся мигрени.
Так было всегда. Стоило на несколько дней пренебречь режимом, переутомиться, подольше задержаться у компьютера – и приходила боль, вырывая из жизни по нескольку часов, а иногда и дней. Отравляла существование, сужала фокус восприятия до точки над правой бровью, заставляла ненавидеть самого себя. Но я не стал бы тем, кем являюсь, если бы не умел справляться с собственным недугом. И сейчас требовалось оперативно купировать приступ. Вариантов было всего два. Ехать домой, ложиться в теплую ванну, делать дыхательные упражнения, затем массаж затылочной и височной зон и, выпив легкое седативное, укладываться в кровать. Или прямо сейчас, пока боль еще не проявилась в полную силу, выпить таблетку cуматриптана. Лечащий врач настойчиво рекомендовал начинать с первого способа, но я всегда выбирал второй.
Приняв лекарство, я закрыл глаза и немного посидел, прислушиваясь к ощущениям внутри. Облегчение наступало медленно, я чувствовал себя опустошенным, лишенным сил. Двадцать девять часов непрерывной слежки за объектом не прошли даром, мне требовался полноценный отдых. Дорога домой заняла бы около двух часов, поэтому я решил переночевать в офисе, на старом кожаном диване, поставленном в кабинете как раз для подобных целей. Стоит ли говорить, что с момента его покупки я спал там едва ли не чаще, чем в собственной квартире.
Оставив автомобиль на платной парковке, я поднялся на второй этаж жилого дома старой пятиэтажки, набрал код на электронной панели замка и, не зажигая света, прошел сразу в кабинет. Скинул ботинки, куртку и рухнул на диван. По шее сзади разлилось приятное тепло, и я улыбнулся, поняв, что на сегодня мигрень отступила. Пристроился поудобнее, закрыл глаза, но в темноте вдруг раздалось негромкое покашливание, и чужой незнакомый голос произнес:
