Холодный ветер, пахнущий гарью и гнилью, ворвался в длинный дом, едва не погасив единственное масляное светило на столе. Элира вздрогнула, кутаясь в потертый плащ плотнее. Еще одна ночь. Еще одна атака.
Снаружи доносился приглушенный лай собак, сдавленные крики и тот самый звук, от которого стыла кровь в жилах – металлический скрежет когтей о частокол. Порождения Тьмы были у ворот. Снова.
– Они становятся сильнее, – сиплым голосом произнес старейшина Торбин, его лицо, изборожденное морщинами, казалось вырезанным из старого дерева в тусклом свете. – Частокол не выдержит. На этот раз не выдержит.
В длинном доме собрались те, кто еще мог держать в руках вилы или лук, – два десятка испуганных, изможденных людей. Дети и старики молча жались друг к другу на широких лавках. В их глазах читался немой вопрос, который никто не решался задать вслух: «Это конец?»
Элира чувствовала этот страх, словно физическую боль. Он висел в спертом воздухе, гуще дыма от очага. Она была не воином. Ее руки знали толк в целебных травах и повязках, а не в мече. Но ее сердце сжималось от беспомощности сильнее, чем от страха.
– Мы должны что-то сделать! – кто-то выкрикнул с задних рядов. – Мы не можем просто ждать, пока они сожрут нас!
– А что мы можем? – в голосе другого звучала горькая покорность. – Мы сражались. Мы хоронили. Их все больше. Наши стрелы им словно комариные укусы.
Воздух снова содрогнулся от оглушительного удара о ворота. Раздался треск ломающегося дерева. Женщины вскрикнули, дети заплакали.
И тогда старейшина Торбин поднял налитые тяжелой грузью глаза и посмотрел прямо на Элиру. В его взгляде не было надежды. Лишь древняя, как эти горы, скорбь.
– Есть… старая легенда, – начал он, и его слова падали в гнетущую тишину, как камни в заболоченное озеро. – О том, что Порождения служат лишь одному. Древнему Повелителю, что обитает в Черной Цитадели, к востоку от Солнечных гор. Они – тень его воли, боль его плоти.
Кто-то с суеверным страхом перекрестился.
– Говорили, что иногда… иногда он принимает жертвы. Добровольную жертву. И тогда гнев его отступает от земли на десятилетие.
В доме повисло молчание. Все понимали, что значит «жертва». Никто не возвращался из Черной Цитадели. Никогда.
– Это сказки для запугивания детей! – прошептала мать, прижимая к себе дочь.
– А это? – Торбин махнул рукой в сторону двери, за которой слышался все нарастающий адский гул. – Это тоже сказка?
Еще один удар. Частокол с грохотом подался внутрь. Послышались первые вопли ужаса – Порождения уже внутри деревни.
Элира не думала. Она чувствовала. Она видела лица этих людей – старика, учившего ее различать травы; женщину, делилась с ней хлебом в голодную зиму; детей, которым она мечтала передать свои скромные знания. Весь ее мир, медленно умирающий под когтями тьмы.
И прежде чем страх успел парализовать ее, она сделала шаг вперед. Голос не подвел ее, прозвучав на удивление четко и громко в грохоте битвы.
– Я пойду.
Все взгляды устремились на нее. В них было неверие, ужас и жалкая, крадущаяся надежда.
– Элира, нет! – кто-то попытался удержать ее.
– Если легенда права, это спасет вас. Если нет… – она глубоко вдохнула, – то моя смерть будет ненамного страшнее той, что ждет всех нас здесь сегодня. Откройте ворота. Я выйду.
Она не позволила себе оглянуться. Не позволила посмотреть на тех, кого оставляла. Каждый шаг к массивным деревянным воротам давался с невероятным усилием. Сердце колотилось, словно птица в клетке.
Солдаты у ворот, обливаясь потом и кровью, смотрели на нее с немым вопросом.
– Открывайте! – скомандовал Торбин, и в его голосе впервые зазвучала твердость.
