Поздний вечер за окном на мгновение осветился белым - небо
прорезала сеть витиеватых бело-голубых молний. Секундой спустя
прогрохотал гром. Дождь лил с самого утра. Но в доме было по
обыкновению уютно и спокойно.
Рихард бросил стопку писем и извещений на стол и тремя пальцами
небрежно расстегнул ворот белоснежной рубашки.
- Вы можете идти, Антонио, - сказал он, вновь повернувшись в
кресле к дворецкому.
Пожилой усатый мужчина почтительно склонил голову:
- Доброй ночи, синьор. До понедельника.
- До понедельника, - отозвался Рихард.
Некоторое время ещё слышался скрип половиц старого дома под
шагами Антонио, всё тише и тише и наконец совсем стих.
Кабинет освещался только настольной лампой в виде обнажённой
женской фигуры из золота, держащей над головой овальный зелёный
плафон, да мерцающим огнём из потрескивающего дровами камина. Тихо
тикали напольные часы за спиной, гулко отмеряя наступление каждого
нового часа. Две стены по бокам от входа до потолка были уставлены
рядами книжных шкафов, где за стеклом стояли потрёпанные книги
прошлых веков.
Одна из них, а именно первое издание "Studies in the Psychology
of Sex" Хэвлока Эллиса, лежала сейчас на зелёном сукне стола в
раскрытом виде. На страницах были заметны сделанные Рихардом
пометки карандашом - со старинными книгами он тоже предпочитал
именно работать, а не просто библиофильски восхищаться, восторженно
сдувая с обложек пыль. Принесённая Антонио почта аккуратной стопкой
лежала рядом с ней.
Среди писем, большая часть которых была от акционеров, одно
особенно привлекло его взгляд. На почтовом штемпеле и адресе,
написанным крупным почерком с сильным наклоном влево, значилось
"Russia, Saint Petersburg". Имя отправителя ему ни о чём не
сказало, кроме того, что письмо написала какая-то дама.
Ножом для бумаги Рихард проткнул конверт сбоку, поддел бумажный
сгиб и аккуратно его разрезал. Когда он стал вынимать письмо, из
конверта выскользнула небольшая, размером со стандартную игральную
карту, фотография. Перекувыркнувшись в воздухе, она упала «рубашкой
вверх», но он не стал переворачивать её, а прежде приступил к
прочтению письма.
Письмо, однако, оказалось очень коротким и куда больше
напоминало записку.
«Здравствуйте. Я не знаю, что вы сделали с моей подругой, но
я хочу так же. Диана».
Рихард позволил себе улыбнуться. Подобные письма приходили едва
ли не каждый месяц со всех уголков мира, только все до единого
отличались куда большими многословием и содержательностью. Обычно
по прочтению он рвал их на несколько частей и отправлял в корзину
для бумаг.
Он придвинул к себе деревянную коробку с надписью "Habana".
Расстегнул замочки и достал длинную и толстую сигару кофейного
оттенка. Повертев в руках, поднёс её к носу и втянул едва уловимый
табачный запах. Затем откусил щипчиками кончик сигары и, деловито
попыхивая ароматным дымом, раскурил её. Откинувшись в кресле и
глядя на то, как за незашторенным окном справа от стола бушуют
ветер и дождь, Рихард глубоко задумался над тем, хочет ли он
вообще, чтобы в его большой дом вновь приехала женщина.
Спустя пару минут он нащупал пальцами фотографию и перевернул
её.
Девушка на ней восхитила его. Поразительная смесь женственности,
красоты и какой-то хрупкости, свойственной бабочкам и цветам,
притягивала взгляд и очаровывала. Странное сочетание лаконичного и,
пожалуй, даже напористого письма с той, кого он увидел на
фотографии, заставило его призадуматься. В памяти всплыл образ
прелестной и одновременно с тем довольно бойкой однокурсницы, в
которую он был когда-то влюблён.
Напольные часы гулко пробили одиннадцать, когда он, погружённый
в воспоминания, выкурил половину сигары. Оставив её тухнуть в
ямочке огромной пепельницы из белого фарфора, он поднялся с кресла
и подошёл к окну. Дождь глухо барабанил каплями по карнизу.
