Это история о том, что труднее вернуться, чем уйти, о дружбе, которая бывает, и приключениях, которые случаются, о времени, что можно повернуть вспять, и тупом упрямстве, которое не доводит до добра.
Где-то за тысячелетия до живут косматые дикари, сами не свои до смешных рассказов. А в недалеком после по улицам носятся жуткие повозки размером с дом. Под горой живут орки, ворующие детей. Тролль чинит мельничные колеса. А мальчик в шахте находит нечто, оказывающееся вовсе не тем, на что похоже.
Со стены на Одда смотрел крупный коричнево-зеленый слизняк с лиловыми бусинами глаз на подрагивающих стеблях. Полупрозрачный и неподвижный, он напоминал один из тех редких камней, которые попадались в шахте вблизи залежей слюды.
«Неприятное создание», – подумал Одд и отвернулся, снова принявшись стучать киркой об известняк и стараясь думать о чем-нибудь прекрасном вопреки унылой сумеречной штольне. Тоннель за его спиной тянулся узким проходом в человеческий рост. Точнее, в рост мальчика тринадцати лет, достаточно высокого для своего возраста и необычайно тощего, с бледной, натянутой на лице кожей, давно лишенной солнечного света. Кое-как укрепленный балками потолок сочился водой, которая стекала под ноги, покрывая мутной пеленой щиколотки. Оборванная одежда не по росту болталась много раз залатанными лохмотьями, обнажая натянутые как веревки мышцы. На вбитом в стену крюке висел тусклый, чадящий нефтью фонарь.
Когда-то здесь было дно древнего океана, и над головой вместо камней и пластов угля проплывали огромные зубастые рыбы. Их скелеты, а также причудливые окаменевшие раковины и отпечатки водорослей часто находили в трещинах окружающих долину скал, выступающие ребра которых поросли густыми сосновыми лесами и папоротником. Горы укрывают от ветра, но они же крадут солнце, стоит ему лишь немного качнуться в сторону от зенита.
Сама долина Яттерланд, насколько хватает глаз, простирается вдоль русла полноводной в низовьях Ойи, сжатая с боков островерхими пиками медленно оседающих гор. Зелень лесов, теряясь в голубой дымке, превращает ее в подобие гигантской нарядной лодки, невидимые гребцы которой месят ветрами-веслами ленивые тучи и срывают снега с вершин.
У истоков Ойи высоко в горах огромным серым языком со склонов сползает ледник Фрохх, питающий реку своей прозрачной холодной кровью. Вода перемешивается с песком и в низине, чуть мутноватая, наскоро подогретая солнцем, крутит ряды мельничных колес, гонит рыбачьи лодки и дает жизнь узким полоскам полей вдоль берега.
Ночью там и тут по сторонам серебристой ленты, взбираясь на склоны среди лесов, светятся огоньки деревень, лениво перекликающихся собачьим лаем. Земля отдает себя небу, и долина засыпает, проваливаясь во тьму, как в невесомую скомканную перину.
Одд снова и снова ударял по камню.
Где-то там, недостижимо далеко, за толщей холодного влажного камня находится большой теплый дом, выходящий крыльцом в старый яблоневый сад… Там его, наверное, еще ждут.
В каком-то смысле Одду повезло, если отринуть сам факт того, что оказаться здесь – это уже совсем не здорово: он успел доучиться до четвертого класса школы, прежде чем попасть в лапы к оркам, и знал о мире гораздо больше, чем младшие ребята, так же, как он, брошенные в мрачные шахты под Свиной горой. Гора эта, покатая, изрезанная ручьями, наваливалась на долину справа, как жирный, поросший щетиной свиной бок, откуда и получила свое название. Именно с ней были связаны самые страшные сказки и самые печальные истории. Мрачные леса проклятой горы заросли непроходимой чащей, и ни одной человеческой тропы не вилось там меж свисающих до земли ветвей.
