«… самый страшный гнев, гнев бессилия.»
– Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита.
В мастерской Горшечник вместе с Учеником лепил кувшин из белой глины. Это лучший кувшин, который когда-либо обжигался в печи. Горшечник был усерден и кропотлив. Он с особой любовью прикасался к каждой частице глины. С такой же заботой и трепетом он обжигал своё творение. После завершения работы Горшечник сказал, глядя на дело своих рук: «Весьма хорошо!» Ученик долго смотрел на весь процесс, пытаясь постичь суть мастерства своего учителя, и уже после работы он также пристально вглядывался в каждый изгиб кувшина. В Ученике рождалась зависть, потому что он понимал, что никогда не сможет сделать что-то подобное. Он начал замечать, как ему казалось, слабые стороны в творении своего наставника, ему не нравилась форма, толщина, цвет. Наконец, этот сосуд стал настолько ему отвратителен, что в гневе Ученик разбил его на мелкие осколки, а потом попытался растолочь их в пыль. Утром Горшечник вернулся и увидел ужасную картину: в центре разгромленной мастерской его Ученик с пеной у рта рьяно что-то толок в ступе, он пыхтел и выкрикивал ругательства. Горшечник осторожно подошёл и попытался успокоить мальчика, но Ученика уже полностью захлестнула злость. «Омерзительный кувшин мог сделать только омерзительный творец» – считал мальчик. Он выхватил нож и убил Горшечника. Брызги крови запачкали мастерскую. Всё вокруг начало вопить, звенеть и шуметь. Свет исчез и наступил мрак. Ученик превратился в когтистого монстра со светящимися алым светом глазами. Он закричал мёртвому Горшечнику: «Я сделаю лучше!»
Одис в полной тишине на берегу реки Мирянки проснулся от ужаса. Его сердце бешено колотилось. Тяжело дыша и смахивая пот со лба, Одис оглянулся: полная Луна освещала серебристую реку, трава слегка колыхалась от тёплого ночного ветра, и где-то вдали, ухая, летел филин. Одис постепенно успокоился, и его дыхание выровнялось. «Фух. Всего лишь кошмар».
Вдруг кто-то рядом зашевелился, Одис вздрогнул, но это была просто она. Люра. Единственная девушка, способная приковать его взгляд к себе. И он стал смотреть на то, как она спит, как вздымается её грудь, как шевелятся веки. «Хороша!» – подумал Одис, наслаждаясь видом горящих волос, лошадиным изяществом, красотой тонких губ, широкими бровями и ласковыми веснушками, её аккуратным, словно ягода, носом. Люра спокойно потянулась и открыла глаза, она заметила, что Одис очарованно смотрит на неё. Улыбаясь, она спросила:
– Ты чего, милый?
– Не знаю… Просто не могу наглядеться на тебя. Под лунным светом ты сияешь как Мирянка.
– Ой, ладно тебе, – зарделась Люра.
Одис наклонился к девушке и поцеловал её, потом лёг рядом и тяжело вздохнул.
– Мне приснился кошмар.
– Правда? Мама говорит, что кошмары – это предзнаменования богов о чём-то дурном, о чём-то ужасном, – Люра пристально посмотрела Одису в глаза. – Тебе нужно сходить к Огу, он объяснит значение сна.
