Пудож – маленький городок в карельских лесах. Очень уютный, зеленый, а зимой – снежно-белый. Тихий, неторопливый. Там – детство, там были мои родители, школа. Там и сейчас живут мои родственники, одноклассники, друзья…
Самое любимое горожанами место, пожалуй, – Летний сад, небольшой старинный парк на высоком берегу реки Журавки. От него начинается улица Садовая, на которой жила моя бабушка. В моем детстве на Садовой не было асфальта, это была будто и не городская, а настоящая деревенская улица: пыльная дорога, по которой редко-редко проезжали машины, огромный страшный колодец возле одного из домов (куда нам категорически запрещали даже подходить), одноэтажные домики, перед каждым палисадники с сиренью, цветами. Вдоль них неторопливо течет тропинка. От дороги тропинку загораживают кусты и деревья, поэтому идешь по ней будто в зеленом веселом тоннеле. Как я любила кататься там на своем трехколесном велосипедике!
Такой же «тоннель», только пошире и повыше – березовая Аллея на улице Ленина. Березки в моем детстве были еще маленькими, и тень от них ложилась нежная, кружевная, радостная – от нее по лицу и рукам бегали веселые зелено-солнечные зайчики. Я считала березки своими подружками, и обязательно каждый раз здоровалась. Как же я любила там ходить – и в школу, и к бабушке, а особенно – в детскую библиотеку «Искорку». Двойное удовольствие – в библиотеку, да еще и по любимой Аллее! Сейчас эти березы стали огромными. Шумят где-то совсем в вышине, и тень от них густая, так что не жарко даже в знойный день.
Еще моими подружками были лиственницы на улице Пушкина. На Пушкина располагались ясли, где работала мама, рядом здание почты. Перед почтой несколько больших деревьев, очень меня интересовавших: иголки, как у ели, но елка на зиму их не сбрасывает. А у этих иголки осенью опадают, будто листья. Спросила у папы, он объяснил, что это лиственницы, и что у них такая вот особенность. А еще рассказал, какая у лиственниц ценная древесина, что она не портится в воде по сто лет и поэтому из лиственницы строят корабли. С каким уважением, даже почтением я смотрела потом на лиственницы! Какие умные деревья: нарочно сбрасывают иголки, чтобы их не срубили на Новый год, как глупеньких елок. И какие трудолюбивые – сто лет могут работать на корабле. Я им часто потихоньку говорила: «Вы молодцы, что догадались иголки осыпать! Правильно! Лучше растите подольше!».
***
Пудожане – это, в большинстве своем, особенные люди. Открытые, добродушные, приветливые. Мы с родителями часто путешествовали по стране, и я нигде больше не встречала таких. Понятно, что раньше все были более общительными и доверчивыми, и двери ни у кого почти не запирались, разве что на ночь, и в гости ходили друг к другу без приглашений, но пудожанам была присуща какая-то особая чистота, простодушие, даже детскость иногда. Может, потому, что стоял наш городок вдали от больших дорог и не было никаких приезжих-проезжих? Или потому, что в маленьком городе вся жизнь на виду, каждый друг друга знает, и стоит совершить что-либо неблаговидное, как это тут же станет известным всем твоим соседям, друзьям, родственникам?
Как бы то ни было, а можно было обратиться за любой помощью к любому человеку, даже и вовсе не знакомому, никто не откажет. Сами не смогут помочь – попросят кого-нибудь еще. Даже продавцы в магазинах были приветливыми и улыбчивыми! Одна-единственная продавщица, которая могла нагрубить или обсчитать, работала в пивном ларьке, и все это знали, и даже не осуждали ее почти. Во-первых, потому, что жалели: растила детей одна, без мужа, а во-вторых, потому, что обсчитывала на пиве пьяных мужиков. Пиво не тот предмет, без которого не обойтись, не нравится – не ходи. К слову сказать, даже эти подвыпившие товарищи вели себя спокойно, если и матерились, то между собой. А стоило пройти мимо женщине или ребенку, тут же утихомиривали друг друга: «Тихо, мужики, тут ребенок!». В этом же ларьке продавался и лимонад, и когда мы подходили и пытались встать в очередь, мужики тут же расступались, и пропускали детей вперед.
