Я тихий обыватель,
я кедов обуватель,
решатель уравнений
с толпою неизвестных,
я братель производных
от всех заварок чайных
и выпиватель кофе
во всех кафешках местных.
Любитель встреч случайных,
и тех, кому не пофиг,
я струн шести бренчатель,
гулятель крыш подлунных.
Я суеты гонитель,
певец паучьих нитей,
и не подвержен смыву
в водоворот событий
смотритель снов хреновых,
воспламенитель спичек,
стоятель остановок,
сидетель электричек.
Я борюсь весь день с твоим фантомом,
с призраком, раздетым догола,
медленно гуляющим по дому
и сующимся во все дела.
Ты мешаешь спать, работать, думать,
проходя сквозь стены без помех.
В голосах из уличного шума
постоянно слышится твой смех.
Складываются в черты овала
строки книг, воротники пальто.
А изгибы складок покрывала —
те вообще рисуют черти что!
В розах дыма, в играх светотени,
в запахах и просто в темноте —
сотни разных копий-привидений,
глаз трясина, ножек варьете…
Пол-меня прочнее волнолома,
а другая «пол» вопит: «Вернусь!»
Я борюсь весь день с твоим фантомом,
и наверно к вечеру свихнусь.
Ну где ещё найдёшь такую сволочь,
и ведь такую милую при этом?
Меня опять опустошает полночь,
я вздохи доверяю сигаретам…
И вновь на части разрывает утро:
ну где ещё мне встретится натура,
чтоб взгляд – и вся моя душа разута,
и чтоб при этом – ну такая дура!
я хочу осени
я хочу дождя
чтоб деревья бросили
листьями в меня
чтобы город вымокший
тихо тихо спал
будто он вымышлен
будто он пропал
ни жары ни холода
просто ночь и всё
суету города
ветер унесёт
чтоб из снов разрозненных
он унёс тебя
я хочу осени
я хочу дождя
Мне снились стихи, написанные синим мелом
на чём-то белом,
и лес, и огромный мост, а глядя с моста –
такие места…
Но некто меня разбудил, тряхнув за плечо.
«Ну что вам ещё?» —
сказал я злобно ему, и стенам, и потолку,
впадая в тоску,
как свойственно всем, позабывшим о чём-то прошлом,
чём-то хорошем,
как свойственно всем, нарисованным синим мелом
на чём-то белом.
Мой порыв силён, заманчив,
и ни сил, ни средств не жаль!
Это словно одуванчик,
пробивающий асфальт;
это лайнер мчится, чтобы
оторваться от земли;
это куколка готова
вынуть крылышки свои;
это рыбы в мезозое
выползают из воды;
это «шаттл» крушит устои
притяжения звезды;
это солнечная птица
покидает царство тьмы;
это дьявол рвётся мыться
из божественной тюрьмы;
это буря урагана
подымает страшный бич;
это пуля из нагана
в ствол высматривает дичь;
это гусеничный трактор
прёт, буксуя, из болот;
это ядерный реактор
в состоянии «на взлёт!»
Это… труп залез в кровать,
одеяло натянув.
Это я пытаюсь встать,
крик будильника заткнув.
Солнце съело лужи,
город в пыльной неге.
Женщины наружу
выставляют ноги
и гуляют ими
вдоль автомобилей,
улыбаясь в гриме
с розовых ходулей.
Тротуар виляет
в шкурах солнцетигров,
и в толпу стреляет
террорист-фотограф.
Иностранец толстый,
как «Бхагавадгита»,
с мордой цвета тоста
и мозгами гота…
Девочка-цыганка
с прокурорским взглядом
за валютным танком
пробегает следом…
Вот и люди с пивом —
славные ребята!
Всё вокруг лениво,
жарко и суббота.
На карманном донце
медная копейка.
Здравствуй, Город Солнца,
майская помойка!
Я брожу в страницах
этой рваной книги
и гляжу на лица.
В основном на ноги.
Первомай, первомай!
Кто не весел, тот не пьян!
Надо мною пролетают
пролетарии всех стран!
В чудный город Тегеран,
солидарности полны,
все летят объединяться,
застегнув свои штаны,
чтобы не было войны!
А среди кирпичных стен
я сижу, как пень, на вахте —
тунеядец и люмпЕн.
По стране полнейший крен,
и шахтёр бастует злой.
Я же в рот кидаю бутер
с колбасой нетрудовой.
За червонец наживной
я храню покой общаги.
Спите, братцы-тунеядцы!
Не пройдут плакаты, флаги,
жажда криков и бумаги
через спящий в солнце дом!
Крепко чайник наш заварен,
