Скитается по миру всякая нечисть, жаждя душ человеческих, сеет в них страх. Но порой случается и так, что сами люди, ведомые отчаянием или любопытством, обращаются за помощью к бесам. Эта история произошла много лет назад. Мало кто из тех, ставших свидетелем тех событий, ныне может поведать о них. Но я расскажу вам о селе, что стояло на краю леса, где однажды явилась дьявольщина. И поведаю, что сам узнал…
В ОХОТКЕ
Не разбирая пути, по пустым сельским улочкам бежал козак. Его балахон трепал осенний ветер, рубаха на груди была нараспашку, по морщинистому лбу струился пот, а изо рта из-за частого сбившегося дыхания вылетал пар; побелевшими пальцами он сжимал в правой руке шапку. Временами он падал в подмерзшую грязь, но лишь сделав глубокий вдох и матюгнувшись про себя, поднимался и бежал дальше. Сельские собаки встречали его недружелюбным лаем, некоторые провожали следом, от особо настырных приходилось отмахиваться. Мужчина не обращал внимания на редких прохожих, а если кто и окликивал его, оставался без ответа. Так он добрался до шинка. Распахнув дверь и ввалившись внутрь, он рухнулколенями на дощатый пол. Толпа козаков, находившихсятам, окружила его, удивленно глядя на перекошенное лицо и дикий взгляд.
– Воды… – только и смог он прохрипеть. Через мгновение кто-то протянул ему ковш. С трудом удерживая его трясущимися руками, человек сделал несколько судорожных глотков, затем перевел дыхание.
– Там, в охотке… – заговорил он, широко раскрыв глаза. – Чертова сила! Что там творится! Господи, помоги мне это забыть! – С этими словами он начал креститься.
Толпа зашумела. Его подняли с пола, усадили за стол и поставили перед ним стакан горькой. Тот осушил его одним махом, занюхал шапкой, потом, утерев ей усы, начал свой рассказ.
– В охотничьем домике, там… В общем, пошел я проверить свои силки, думал, мож попадётся какая-никакая живность. Пошатался по лесу, ничего. Возвращаюсь, иду мимо охотки. Леший бы попутал меня туда заглянуть! Смотрю – кровавый след к порогу ведет. Думаю, может, зверь в капкан угодил. Ну и пошел. Тихонько отворяю, заглядываю внутрь… и чуть рассудка не лишился. Все, думаю, бесовские дела! Все дела сатаны! Это все его дела, он проклял нашу охотку!
Тут рассказчик замер, снова перекрестился и уставился взглядом в одну точку, и сидел так некоторое время, пока шинкарь не толкнул его, протягивая полстакана водки. Рассказчик перевел взгляд на него и, через мгновение выпив, продолжил.
– Значит, отворяю дверь, а там… На столе – дитя. Лежит, грудь вспорота, кровь кругом запеклась, словно кто зверя разделывал. Пошатнуло меня, все плыть начало перед очами. И глядь в сторону, где крюки подвешены для дичи. Там еще одно мертвое дитятко… Прям на крюку, словно добыча чья! Тут я и подался прочь, ноги сами понесли сэтого проклятого места. Не помню, как до села добежал.Господи боже, как теперь это забыть!
Люди вокруг загудели. Одни перекрестились, другие начали перешептываться, кто-то выругался в голос.
– Вот что я скажу, панове, – раздался низкий голос Никитича, добротного козака, что стоял в стороне. Он уже натягивал свой балахон. – Пойдем поглядим, что там. А ты, Еремей, – обратился он к рассказчику, – домой иди. Хватит с тебя.
Осеннее небо затянуло серой хмарью, из-за которой едва пробивались редкие лучи. Морозный воздух, казалось, гудел от напряжения; вновь собаки подняли лай. Толпа двинулась к охотке. Кто проходил мимо своей хаты, захватил топор или ружье.
Охотничий домик построили пару лет назад. Простой сруб на краю леса, без перегородок, с одним окном. Внутри – скамьи, стол, три крюка да печушка. В нем разделывали туши, пережидали непогоду, останавливались на привал. Меж собой его все называли охоткой.
