Оля
– Что, страшно? – услышала я тихий, вкрадчивый голос Тимура, приговором прозвучавший прямо возле моего уха.
Замерла. Последние надежды таяли куском упавшего на раскалённый асфальт мороженого.
– «Ольга Журавлёва и Тимур Богданов за произвольную программу набирают сто двадцать целых и двадцать три сотые балла. В сумме за короткую и произвольную программы пара набирает сто семьдесят целых и тридцать две сотые балла. Это пятый результат. На лед приглашаются…»
Остальные слова диктора по стадиону я уже не слышала. Наблюдающим со стороны зрителям наверняка казалось, что Тимур положил ладонь на моё колено, чтобы поддержать, и только я чувствовала впивающиеся в кожу пальцы.
Сильно, до боли он сжал мою ногу.
Я с трудом сдержала готовый вырваться вскрик.
– Боишься, – снова сказал он тихо, уже с утверждением. Цедил слова сквозь зубы, и каждое из них было пропитано холодной яростью. – Правильно делаешь, дрянь.
Пальцы сжались ещё сильнее. Я до крови закусила губу с внутренней стороны. Рука его исчезла, я же, понурив голову, закрыла лицо ладонями.
Я ничего не чувствовала. Меня будто заморозили. Прямо так: в платье и коньках.
Пальцы на моём колене были лишь прелюдией к основному действу, и я знала это слишком хорошо, чтобы не понимать – дальше будет только хуже.
Сделав над собой усилие, осмелилась посмотреть на партнера. Тимур сидел на диванчике и молчал. Сидел и молчал, поджав губы, вглядываясь в табло, показывающее, что наше место на этапе серии Гран-При первое. Первое с конца, а значит, вся проделанная работа – пустое.
Бедро его соприкасалось с моим, и я могла чувствовать его едва сдерживаемую ярость. Как только мы уйдем подальше от телекамер и лишних глаз, мне достанется.
Для всех Тимур Богданов – пример, один из самых сильных, харизматичных парников в мире, но я-то знала… Знала, какой он на самом деле. Вот только выбора у меня не было. Терпеть унижения, оскорбления и работать. Вот всё, чего я могла. В нашей паре он был всем, я – ничем. Моё место не рядом с ним – позади, и он делал всё, чтобы не дать мне об этом забыть.
Резко встав, Тимур схватил меня за руку, сдёрнул с дивана и поволок в подтрибунное помещение.
И только когда мы зашли в раздевалку, он соизволил посмотреть на меня. Холодно, со злостью и презрением. Я сжалась под его леденящим душу взглядом и инстинктивно подалась назад. Он сделал шаг ко мне, загоняя меня в угол, как зверь загоняет свою жертву. Дыхание вырвалось нервно, его близость становилась всё более пугающей. Я пятилась до тех пор, пока не упёрлась спиной в дверь.
– Ты пожалеешь об этом, Оля, – голос Тимура был тихим, но по мне, так лучше бы он кричал. Тогда оставалась бы хоть какая-то надежда, но этот тон я слишком хорошо знала… Я действительно пожалею о каждом элементе, что сорвала сегодня.
– Прости, Тим… – одними губами выговорила я и виновато опустила голову.
Не спеша отвечать, он медленно приблизился. Прищурил глаза и, взяв за подбородок, заставил посмотреть на него. Черты лица его были жёсткими, глаза так и блестели льдом. Пальцы на моём подбородке сжались так внезапно, что я вскрикнула. По телу пробежала дрожь, а он всё сдавливал и сдавливал, стискивая челюсти. По скулам его гуляли желваки, в чёрных зрачках отражалась неизбежность. Моя неизбежность.
– Я даже спрашивать не буду, что произошло, – прошипел он, прижимая меня к стене. Выпустил подбородок и опёрся ладонью возле моей головы. Пронзил взглядом, в котором плескалась самая настоящая ненависть. Такая, будто я повинна в чём-то действительно страшном.
– Прости, – повторила я, пытаясь увернуться, отстраниться от него. Он не дал – сжал моё плечо и пригвоздил меня к стенке. Погладил кончиками пальцев обманчиво нежно и тут же, снова схватив, буквально впечатал. Я ударилась головой, испуганно вдохнула.
