Весь дом пропитался удушающими цветочными запахами. В комнатах
Кирилла не было ни одной сраной корзины с очередным флористическим
шедевром, но навязчивый аромат все равно проникал внутрь. Запах
скорби и фальши.
Чересчур много букетов, перебор высокопарных слов и лживых
соболезнований, не значащих ничего.
Из сотни доставленных цветов с прикрепленными к ним записками с
выражаемым сочувствием дай бог десять были хоть на грамм искренни.
Станислава Игоревича Тихого, отца Кира, не любил никто. И он
отвечал миру тем же. Был жесток, резок, склочен. Но в то же время
умен, богат и опасен. А значит умел вызывать страх. Страх прочнее
любви. Сильнее уважения.
И все эти записочки с принесенными соболезнованиями для Кирилла
буквально воняли облегчением, что его отец позавчера сдох.
Не приходя в себя. В больнице. После огнестрельного ранения в
голову.
Давило, что это облегчение он в какой-то мере разделял. Хотя
времена предстояли тяжелые.
Приняв холодный отрезвляющий душ, Кир по привычке надел треники
и худи, сунул в уши капельки наушников и уж было повернулся к
выходу из спальни, но сил бегать не было. И вместо коридора он
направился на большой открытый балкон. Достал заныканную пачку
сигарет из тумбочки на террасе. Он бросал курить уже полгода с
переменным успехом. Пачка лежала тут с месяц и была лишь наполовину
пуста. Чиркнул отсыревшей зажигалкой. Раскуривая, глубоко втянул
свеже- выбритые щеки, щурясь на серый, этим утром навевающий уныние
вид.
Слишком тихо, слишком уединенно, слишком давит. Черное
безмолвное озеро, вековые сосны, закрывающие свинцовое небо. Ни
души. Даже птицы чирикали глухо и тоскливо, хотя, казалось бы,
самое начало весны.
Телефон в кармане спортивных штанов завибрировал, оживая. Кирилл
достал гаджет, посмотрел на экран, сощурился, сделал ещё пару
глубоких затяжек и только после этого принял вызов.
— Да?
— Кирилл Станиславович, здравствуйте, можете говорить? — высокий
Катин голос звучал тихо, потому что она шептала, и нарушался
постукиванием в динамике её каблуков.
— Да, Кать, слушаю, — Кир сжал пальцами переносицу, раздумывая,
зачем помощница отцовского нотариуса могла позвонить ему в такую
рань. Четких версий не было, а вот ощущение леденящей тревожности
нарастало с каждой секундой. И потому он поторопил, не сдержавшись,
— Быстрее, что у тебя?
— Сейчас отойду, — обиженно буркнула в трубку секретарша
Новицкого. В динамике послышалась ещё пара шагов, а затем раздался
глухой стук, будто Катя захлопнула за собой дверь, — Кирилл
Станиславович, я сейчас отправляла уведомление вам на оглашение
завещания.
— Мхм, и какого числа? —слушая, Кирилл выкинул окурок прямо вниз
на газон и вытянул из помятой пачки ещё одну сигарету.
— Двадцать второго в девять утра. Отправила вам, Иде Леонидовне
и...— девичий голос в трубке подвис, вызывая у Кирилла новый виток
глухого раздражения. Что за жеманство при разговоре о делах. Они же
не на свидании, не в койке, но Катя всегда отличалась этим, потому
и дальше помощницы, перебирающей почту и иногда сосущей под столом,
пока не доросла.
— И ещё какой-то Решетовой Таисие Станиславовне, — наконец
продолжила Екатерина, нарушая ход мыслей Кира и заставляя его
замереть, — Значит, она тоже указана в...
— Я знаю, что это значит, — глухо перебил её Кирилл, лихорадочно
соображая.
Бл...Отец никогда не обходился без дерьмо - сюрпризов, но это
целая куча говна, а не просто дерьмо- сюрприз. Что именно он
отписал этой бабе? Кто она???
Катя тем временем что-то продолжала лепетать. Кирилл, не слушая,
резко перебил. В крови бешеный адреналин шпарил так, что сигарета в
руке затряслась.
— Катюш, ты отправляла письмо, значит адрес есть этой
Решетовой?
