Пролог
Дамиен
В тот день мы оба постарели лет на десять. Но далеко не сразу
поняли, что уже никогда не станем прежними.
- Помнишь ту женщину, которой ты в четыре года заявил, что твоя
мать шлюха? – спрашивает отец.
Чёрт… Да, я это помню. Один из самых больших конфузов в детстве:
бабушка часто повторяла своим соседкам, что её сыну не повезло – он
нарвался на шлюху. Шлюха бросила ребёнка – меня, и уехала в
неизвестном направлении. Точнее, направление было известно: к
другому кобелю. Надо сказать, бабка моя была довольно авторитарным
и безапелляционным человеком: всю жизнь проработала на стройке
прорабом, фактически под её началом возведена едва ли не половина
Ванкувера. Ну, если верить тому, что она говорила.
- Помню, - отвечаю ему, - это была Энни. И ты посадил меня
в чулан на три часа, а Энни плакала и уговаривала выпустить, -
делюсь с отцом своими самыми ранними воспоминаниями.
Всё это вышло из-за игрушечной машины – модели чёрного Мустанга.
Энни, приехавшая в очередной раз к отцу, спросила, нравится ли мне
моя игрушка, и я ответил ей, что мне её подарила шлюха. На
самом деле, я даже не знал значения этого слова, однако
догадывался, что это нечто нехорошее. Энни хлопала глазами, как
кукла, потом спросила:
- Как ты сказал?
И я ответил:
- Это подарок на Рождество от моей матери.
И добавил:
- Шлюхи!
Энни буквально взорвалась рыданиями и выскочила в ванную, отец
взбесился, а я был горд собой - Энни мне не нравилась. А
бабушка, с которой я проводил большую часть своей жизни, считала,
что все женщины – «хитрые твари, ищущие выгоды и приключений».
Собственно, эту мысль она и вбивала в мою голову примерно до моих
полных восьми лет, пока скоропостижно не умерла от рака. В том же
году, только двумя месяцами позднее, Энни и её дочь Ева поселились
в нашем доме. Я очень жалел, что бабушка умерла – такие перемены
могли бы стать крайне весёлым событием, будь она жива! Бабуля могла
кого угодно сжить со свету, будь это соседка-кошатница или новая
жена её сына.
Поднимаю глаза на отца, совершенно не понимая, к чему он ведёт,
но уже ощущая каждой фиброй своей души близость катастрофы. Она уже
струится по моим венам, уже разгоняет сердце, уже затмевает разум
эмоциями.
Наконец, он это произносит:
- Ты сказал это своей матери, Дамиен. Женщине, с таким трудом
выносившей тебя, и давшей жизнь вопреки всем сложностям!
- ЧТО?
- Энни – твоя мать. Твоя биологическая мать. Твоя родная
мать.
Шок мешает мне осознать главное:
- Если Энни моя мать, то кто тогда родители Евы?
- Ева… твоя сестра-близнец, Дамиен. У неё те же родители, что и
у тебя.
Слова, которые навсегда изменят мою жизнь. Перевернут её с ног
на голову, схватят меня за горло и долгие годы станут душить.
Слова, которые расчленят мою душу, заставив выбирать между долгом,
моралью и чувствами. Слова, из-за которых я наделаю массу ошибок,
и многие из них окажутся непоправимыми.
В моих глазах темнеет. Отец продолжает говорить, но я едва
осознаю смысл произносимых им слов:
- У нас с Энни родилась двойня. Ева появилась на свет первой и
весила почти на килограмм больше тебя. Ты был вторым и… мёртвым. Ты
родился мёртвым, Дамиен.
Мне плевать каким я родился. В данный момент я ничего не вижу, и
мне тяжело дышать. Я, чёрт возьми, не могу сделать вдох: какое мне
дело до того, кто был первым, а кто вторым?
- Энни только исполнилось девятнадцать, и она была худой,
слабой, тело словно просвечивалось. Эти её запястья в тонких синих
прожилках, живот, грудь я до сих пор забыть не могу и не понимаю,
как она вообще смогла пройти через всё это до конца! Она едва не
умерла в родах, а ты назвал её шлюхой, Дамиен!
После этой фразы шум, резонирующий в моей голове, наконец,
создаёт взрыв. Боль вырывается наружу. Я вскакиваю на ноги, хватаю
отца, протирающего салфеткой красные глаза, за дорогую рубашку и
среди всей какофонии своих беспорядочных мыслей отчётливо слышу,
как трещит и разрывается её ткань, как лопаются нитки:
