Мои ноги и шея затекли, в желудке отчаянно крякает голод,
безумно мучает жажда и желание посетить уборную.
Я сижу в шкафу. Это ниша в стене, закрытая двумя деревянными
створками на роликах и предназначенная для хранения хлама, не
поместившегося во все остальные чуланы в доме. Над моей головой
висят страшные на вид тряпки, бывшие в далёком прошлом жёлтой и
голубой и, очевидно, оставленные сушиться после уборки.
Перевёрнутое пластиковое ведро служит мне троном, но даже при таких
удобствах ноги уже немеют, спину ломит, а руки чешутся.
Руки чешутся мстить. Мой план прост, но коварен: деревянная
лестница, покрытая толстым слоем лака и скользкая до безобразия -
собственная костлявая задница уже не раз пересчитала её ступеньки.
Сложность проекта заключается в том, что ОН – сильнее, поэтому вся
надежда на элемент неожиданности.
Сегодня я твёрдо намерена проявить насилие в его адрес, воздать
кару за содеянное, и самое страшное - выглядеть смешной и
бестолковой, если ничего не выйдет. Я прямо вижу его смех, прищур и
руки, придерживающие надорванный свирепым хохотом живот.
Сволочь, он будто чувствует подвох, будто знает, что я в засаде,
и не идёт. Какого чёрта можно делать так долго внизу?
Может, это придурок Рон к нему явился, или овечка Молли с
соседней улицы? Я даже не знаю, кто из них хуже: дружок с
препарированным мозгом или шлюшка-подружка.
Они… целуются! С закрытыми глазами! Прижимаются губами, как
взрослые, и даже открывают рты, чтобы обменяться слюной и кариесом.
Меня мучает только один вопрос: ну неужели же не противно?
Очевидно, нет, потому что в последнее время мой крысо-брат не на
шутку увлёкся этим делом. Если так и дальше пойдёт, они и сексом
займутся! Идиоты.
Выдержка трещит по швам, мою двенадцатилетнюю душу терзают
десятки желаний, большее из которых - жажда в более интересном
времяпрепровождении, нежели засада в шкафу, а меньшее - потребность
бросить что-нибудь съестное в уже отчаявшийся желудок.
Я на грани дезертирства и вынуждена призвать память, дабы
подбросить дров в пламя ненависти: ехидная рожа этого скунса - раз;
мои дорогие куклы, полыхающие в его адском костре - два; дыра в
любимом платье - три; тысячи гадостей и мерзостей, извергнутые его
никогда не мытым ртом - четыре; ну и чёртова Молли - тренажёр для
слюнявых поцелуев - пять. Пожалуй, достаточно, хотя можно было бы
продолжать до бесконечности.
Моя рука методично чешет зудящие от нервозности ноги, как вдруг,
наконец, я слышу долгожданные шаги по лестнице вверх: мне даже не
нужно проверять, брат ли это - так шустро, с грохотом перепрыгивая
ступени, носится только он один.
Моё тело - атлет на старте, моё внимание - пик
сосредоточенности. Теперь самое главное выбрать верный
момент.
Как только голова лузера появляется в поле моего ограниченного
щелью зрения, я одним резким движением раздвигаю двери и бросаюсь
вперёд.
Неожиданность - она такая неожиданность. Дамиен успевает увидеть
и осознать, но предпринимать меры по самозащите уже поздно: я со
всей доступной мощью врезаюсь в него. От удара мне настолько
больно, что на мгновение темнеет в глазах, и только слух доносит до
сознания глухие удары падающего мальчишеского тела о скользкое
дерево лестницы.
Инерция оказывается неучтённым побочным эффектом, и я
обнаруживаю себя на одной из нижних ступеней первого пролёта. Руку
саднит, лоб вещает болью о столкновении с чем-то твёрже Дамиена, в
ногах, в районе коленей, подозрительная по силе боль, и тишина в
доме.
Полнейшая, гробовая тишина.
Я долго тру ушибленные во время падения места и пытаюсь
собраться с мыслями. Самое странное то, что Дамиен не спешит с
ругательствами и ответным насилием. Не сразу, но мой взгляд всё же
замечает его неподвижное тело на полу холла, метрах в двух от
последней ступеньки лестницы. Он лежит лицом вниз, смешно изогнув
руки и ноги.
