Москва показалась на горизонте сиянием золотых куполов в прозрачном морозном воздухе. Мы с Леонтием приближались к ней с запада, проведя в пути больше двух недель. Торопиться было нельзя из-за моей раны, но и медлить тоже, и мы всё больше пускали лошадей шагом, останавливаясь на всё тех же ямах.
– Что за купола впереди, Никитка? – спросил меня Леонтий, мой дядька, то есть, телохранитель и учитель, холоп, приставленный отцом с самого рождения.
– Тушино, должно быть, монастырь Спасо-Преображенский, – сказал я. – Москва вон уже, почитай, рядышком.
Тут и метро будет, и даже не конечная станция. Город, не пригород. Пересекли мы МКАД или ещё нет, но его воображаемая граница где-то неподалёку.
И от этого на душе было спокойно и радостно. Добрались. Конечно, в самой Москве ещё неизвестно, что будет, но ощущение приближения к цели вселяло уверенность в успехе. Ещё и денёк сегодня выдался на удивление погожий, ясный. Мороз и солнце, и так далее по тексту.
– Сразу к государю отправишься? – спросил дядька.
– С дороги-то? Не, – отмахнулся я.
– В слободу поедем? – спросил он.
– Далеко, – сказал я. – В городе остановимся где-нибудь, в баню сходим, отдохнём. А завтра уже в Кремль, свежие и отдохнувшие. Неуважение будет к царю, ежели вот так сразу заявимся.
– Тоже верно, – согласился дядька.
В сумке у меня покоились письма покойного ныне князя Андрея Михайловича Курбского, подтверждающие факт измены царю и намерение отъехать в Литву, как только представится удобный момент и повод. А изменников царь не любил. Курбского он бы наверняка наказал от всей широты души, если бы я не предусмотрел всё заранее и не убил князя в поединке. Сам, правда, чуть ласты не склеил, но это дело десятое. Главное, что первый русский диссидент теперь гниёт в могиле, а не тявкает из-за границы, обливая грязью царя и Отечество.
Правда, оставались ещё и другие. Многие бояре и князья были крайне недовольны политикой Иоанна, который последовательно укреплял свою власть. Медленно, шаг за шагом, заставляя знать идти на мелкие уступки всё больше и больше. Слона надо есть по кусочку, и государь не спешил, но недовольные и обиженные всё равно появлялись, и заговоры с интригами множились и крепли. Начиная от самых безобидных вроде «заставим царя отменить реформы» и заканчивая убийством царской семьи и помазанием на царство его двоюродного брата, Владимира Старицкого.
И подобных интриганов хватало как в столице, так и в провинции, начиная от Великого Новгорода и заканчивая далёкой Астраханью. Работы мне хватит надолго.
Мы въехали наконец в Москву, которая сейчас была не тем мегаполисом, который я знал, а всего лишь огромной деревней, надеясь остановиться где-нибудь поближе к центру, хотя бы у Китай-города.
Отовсюду доносились людские голоса, конское ржание, собачий лай, детские вопли и смех. Пахло дымом из печей и конскими яблоками. Воздух в Москве был ничуть не чище, чем в двадцать первом веке, а то и наоборот. Сотни и тысячи топящихся изб, в том числе, топящихся по-чёрному, генерировали тонны дыма и сажи, отчего снег в городе напоминал соль с перцем.
Остановились мы в уже знакомом месте, неподалёку от Лубянки. Постоялый двор тут был вполне приличным, подороже иных, селились в нём не все подряд, а только уважаемые и небедные люди. Купцы, приехавшие по торговым делам, дворяне, приглашённые в Москву, богатые паломники.
Зимовать, впрочем, почти все предпочитали дома, но когда нужда гонит прочь, заниматься делами, особо не повыбираешь. Вот и нам не сиделось на месте, хотя я, признаюсь честно, с удовольствием бы сидел в отцовском поместье у тёплой печки. А то и вовсе строил собственное в землях черемисов, на пожалованной мне земле. Надо будет, кстати, наведаться туда. Взглянуть, что вообще из себя представляет моё поместье, с которого, между прочим, я обязан по разряду выставлять воинов.
