Меня зовут Аку. Я живу в доме с жёлтыми стенами и железной крышей, которая дрожит на ветру.
Мне пятнадцать. Или шестнадцать. У нас это не особо считают – кто-то взрослеет к десяти, кто-то так и остаётся ребёнком до двадцати. Всё зависит от того, как на тебя смотрят.
Я выгляжу немного странно, и люди это замечают.
У меня очень тёмные волосы – чёрные до такой степени, что они не блестят, даже на солнце. Волосы длинные, немного лезут в глаза. Часть почти всегда закрывает правый глаз. Я не убираю – мне так удобно.
Тем более, глаз всё равно закрыт.
Я почти никогда его не открываю. Не потому что боюсь. Просто… когда он открыт, бывает странно.
Что именно происходит – объяснить не могу. Но мне этого не нужно. Я привык держать его закрытым.
Я высокий. Уже метр семьдесят пять. Здесь это редкость. Даже отец ниже. Он говорит, что, наверное, я с детства питался железом.
Телосложение у меня обычное, но руки крепкие. Я много двигаюсь, таскаю тяжёлое, подтягиваюсь, чиню всякое.
Мы живём вдвоём. Отец – не совсем отец. Он меня не рожал, понятно. Он меня нашёл.
Говорит, я лежал у его двери, когда он вернулся с работы. В тряпке. Тихо. С открытым глазом. Он всё время это повторяет – «один глаз был открыт и смотрел прямо на меня». Я не знаю, правда это или просто история, чтобы я не лез с вопросами.
Я часто спрашивал, кто я. Откуда. Но он каждый раз отвечал одинаково:
– Я и сам не знаю, Аку. Просто нашёл. Ни имени, ни записки. Ни следов. Ничего. Ты просто был.
– А как я туда попал? – спрашивал я.
– Если бы знал… – разводил он руками. – Может, кто-то оставил. Может, что-то случилось. А может, тебя просто подбросил сам этот странный мир. Ты не первый, не последний.
Он не врёт. Я это чувствую.
И зла на него у меня нет. Он меня вырастил. Кормил. Учил. Никогда не бил. Не прогонял. Он – как железо в стене. Молчит, но держит всё на себе.
Наш дом – обычный. Две комнаты, коридор, кухня. Стены из обожжённого пластика. Пол гудит, потому что сделан из старого судового металла. Когда ходишь – чувствуется, будто идёшь по пустой цистерне.
На кухне стоит генератор. Старый, шумный. Иногда работает, иногда нет. Я умею его перезапускать, но часто просто жду, когда он сам очнётся. Отец с ним лучше управляется.
В то утро было спокойно. Ветер – сухой, с привкусом железа. По радио передавали старую программу: «новости недели» и советы по ремонту фильтров.
Я сварил себе рис. Немного масла, соль. Ел молча. Отец ещё спал – он поздно вернулся из зоны. Там он обычно ищет старые детали. Иногда приносит что-то стоящее, иногда просто пыль и ожоги.
После еды я вышел во двор.
У нас маленький двор. Пыльный. Загорожен обломками. В углу – куча металлолома, которую мы перебираем по вечерам. В небе – остатки конструкций, зависших после Катастрофы. Они не падают. Просто висят. Иногда медленно движутся, будто живые. Никто не знает, почему.
Я сел на трубу у стены и стал смотреть на ботинок. Один шнурок порвался. Надо будет починить. Потом поднял голову.
Солнце было тусклым. На Эмерее всё всегда немного в дымке. Не знаю, это воздух такой или просто мир.
Вдалеке пролетела маленькая машина-разведчик. Такие летают сами по себе, на автопилоте. Мы их не трогаем – бесполезно. Иногда они падают. Тогда мы их разбираем на детали. Внутри почти ничего ценного, но иногда попадается полезный металл.
Дверь за спиной скрипнула. Это отец. Он вышел, потянулся, почесал затылок.
– Опять рано, – пробормотал он. – Ты вообще спишь когда-нибудь?
– Сплю. Просто проснулся.
– Ты так говоришь каждое утро. Может, тебе попробовать высыпаться? Это полезно, говорят.
Я пожал плечами. Он подошёл ближе и сел рядом.
– Ладно. Что снилось? – спросил он, вроде бы небрежно, но я знал – ему интересно.
