Глава первая
Зима / весна 2016 г
К тому моменту, когда я пять раз кряду грохнулась на задницу, я решила, что пришло время сделать перерыв.
Хотя бы на этот день.
Еще пару часов, стоивших мне многочисленных падений, моя задница могла стерпеть и днем позже. Могла бы, если бы я, черт побери, поняла, что я делаю неправильно. Уже второй день подряд я не могла приземлиться после проклятого прыжка.
Переворачиваясь на ягодицу, на которую я падала не меньше тысячи раз, я выдохнула в отчаянии, сдержавшись и не выругавшись «сукин сын», а именно это мне подспудно хотелось закричать, и запрокинула голову к потолку, в ту же секунду подумав, что подобное решение – чертовская ошибка. Потому что я знала, что свисает с потолка куполообразного строения. В основном это было то же самое, что маячило у меня перед глазами последние тринадцать лет.
Баннеры.
Баннеры, свисающие со стропил.
Баннеры с тем же самым дурацким именем на них.
ИВАН ЛУКОВ. ИВАН ЛУКОВ. ИВАН ЛУКОВ.
И снова ИВАН ЛУКОВ.
Были и другие имена, по праву находившиеся рядом с ним – другие несчастные души, партнером которых он был много лет, но именно его имя неизменно бросалось мне в глаза. Не потому, что у него была та же фамилия, что у моей любимицы, из числа живущих на земле людей, а потому, что его имя напоминало мне о Сатане. Я была совершенно уверена, что родители усыновили его, забрав прямо из ада.
Но в тот момент ничто больше не имело значения, кроме этих свисающих с потолка шпалер.
Пяти разных голубых баннеров, каждый из которых свидетельствовал о выигранном им национальном чемпионате. Два красных баннера за два чемпионата мира. Два бледно-желтых баннера за две золотые медали. Один серебристый баннер в честь его единственной серебряной медали на чемпионате мира, лежавшей в наградном ящичке на входе в здание.
Фу. Трудяга. Осел. Ничтожество.
И слава богу, блин, что там не было баннеров за каждый его кубок или каждое соревнование, в котором он также побеждал долгие годы, иначе весь потолок был бы завешан разноцветными баннерами и мне пришлось бы ежедневно блевать.
Столько баннеров… и ни одного с моим именем. Ни единого. Не имело значения, как упорно я трудилась, как старательно я тренировалась, ничего не имело значения. Потому что никто не помнит о том, кто стоит на втором месте, если только ты – не Иван Луков. Я не была Иваном.
Зависть, на которую я не имела права, но которую не могла оставить без внимания, пронзила меня прямо в грудь, и мне стало противно. Мне стало офигительно противно. Волноваться из-за того, что делают другие, было пустой тратой времени и сил, я поняла это еще ребенком, когда другие девочки, одетые в более красивые костюмы, никогда не катались на коньках так хорошо, как я. Завидовать и обижаться было уделом тех, кому больше нечего было делать, вот так-то. Я это знала. Никто не преуспеет в жизни, если станет тратить время, сравнивая себя с другими. Это я тоже знала.
И мне никогда не хотелось быть таким человеком. Тем более быть такой дурой. Я бы лучше унесла с собой в могилу эту трехсекундную зависть, чем рассказала бы кому-то, как на меня действовали эти баннеры.
Напомнив себе об этом, я перевернулась на колени, чтобы больше не видеть дурацких тряпок.
Шлепнув руками по льду, я заворчала, подтянув под себя ноги – удерживать равновесие на коньках было моей второй натурой, – и наконец встала. Снова. В пятый, мать твою, раз меньше чем за пятнадцать минут. Слева все болело – тазовая кость, ягодица и бедро, а днем позже будет болеть еще сильнее.
